Странно было сидеть здесь, в некогда уединенном месте, и смотреть вычурное представление — оно транслировалось то ли из Милана, то ли из Рима. Там были девушки, одетые, главным образом, в страусовые перья, обычные песни и старые шутки. Интересно, что думают об этом старушки в черных платьях? Нравится ли им или они смотрят на танцоров, и им кажется, что этот мир еще более странный и мрачный, нежели мир колдунов, прорицателей и оборотней, в котором они родились?

Я спросил у своего нового знакомца, оставили ли местные жители свои суеверия с приходом автобусов, канатной дороги и телевидения. Он зажег сигарету и помедлил, прежде чем ответить. «Не так просто изменить сознание людей, формировавшееся на протяжении столетий. Конечно, их жизнями по большей части управляет суеверие. Я не хочу сказать, что все верят в lupi minnari (оборотней), но если кто-нибудь встретит чужого человека при особых обстоятельствах, в одиноком месте зимним вечером, то весьма возможно, что в его мозгу всплывет мысль о lupi minnari. Все, разумеется, верят в предзнаменования, многих людей считают предсказателями, ведьмами, если вам будет угодно. И все носят амулеты, предохраняющие от дурного глаза. Я тоже ношу». Он показал брелок с ключами от машины. На кольце болталась маленькая красная рука, пальцы которой сложены были в жесте, отпугивающем дурной глаз.

Мы поговорили о марсах и их репутации колдунов. Об этом упоминали Овидий, Гораций, Плиний и другие древние писатели. Я сменил тему и заговорил о заклинателях змей.

— Этого добра у нас хватает, — ответил он. — В Абруцци полно серпари, людей, которые обладают властью над змеями и верят в то, что невосприимчивы к их яду. Мало этого, могут излечить укушенных людей.

— Как и древние марсы?

— Вы сможете убедиться в этом сами. В следующий четверг. Это первый четверг мая, когда в Кокулло празднуют день святого Доминика. Деревня находится в двенадцати милях отсюда. Если поедете туда, увидите статую святого, обвитую живыми змеями. Статую пронесут по улицам.

9

В четверг я поднялся рано и скоро уже ехал в Кокулло. Стояло чудесное майское утро. Виноградник на покатых холмах растопырил побеги, словно пальцы в зеленых перчатках. В голубой глади озера отражались горы, а там, где вода заканчивалась, начиналась прекрасная лощина Саджитарио. Раньше здесь можно было увидеть один или от силы два грузовика, а сейчас мимо меня пронеслись автомобили, несколько экскурсионных международных автобусов и фермерские повозки. Все они направлялись на праздник святого Доминика. Пилигримы уже не ходят пешком вслед за человеком с деревянным крестом, а разъезжают по Абруццо в автомобилях и автобусах.

В Сканно я много слышал о святом Доминике. Его память почитают не только здесь и в других местах Абруццо, но даже за его пределами. Святой не имеет отношения к основателю доминиканского ордена. Это был бенедектинский монах, родившийся в Фолиньо в 951 году. Он вел жизнь странника, путешествовал верхом на муле от одного местечка к другому, основывал монастырь и двигался дальше, творя добро и совершая иногда какое-нибудь чудо. Мул прекрасно его понимал. Рассказывают, что как-то Доминик попросил кузнеца подковать животное «Христа ради», но кузнец потребовал у святого денег. В карманах Доминика было пусто, и он приказал мулу вернуть подковы, что тот и сделал — стряхнул их до единого гвоздя. Одна из подков является самой дорогой святыней Кокулло. Говорят, что она избавляет людей и животных от водобоязни, и пастухи Абруццо до сих пор приводят в церковь своих больших белых собак, где к животным с молитвой подносят подкову.

Другой реликвией святого Доминика является зуб, который, по рассказам, святой сам себе вырвал и подарил людям Кокулло. Зуб хранится в серебряной раке. Он приносит облегчение при зубной боли. Когда стоматолог раз в одну или две недели наведывается в горную деревню, то обращается к зубу почти так же часто, как в средние века. Третий дар Доминика — невосприимчивость к укусам змей — несомненно, пережиток древней практики марсов и ежегодной демонстрации змей. На этот змеиный языческий праздник я и ехал. Как и многие другие языческие ритуалы, он был встроен в церковные праздники.

Еще один поворот дороги, и я увидел Кокулло. Деревня раскинулась на склоне горы — белая, живописная, сверкающая на солнце. Не без труда удалось припарковаться на площади между автобусов, фермерских фургонов и велосипедов. Ярмарка гудела. Толпы крестьян явились издалека и из соседних деревень. За весь день я не слышал ни единого английского слова. Два карабинера в парадной форме, с красными кокардами на наполеоновских треуголках; руки в хлопчатобумажных перчатках сложены на рукоятках шпаг, — являли собой образец официального спокойствия, а вокруг шумели взволнованные толпы.

Из передвижных фургонов, набитых одеждой, мебелью, керамикой, едой, сельскохозяйственными орудиями, изделиями из пластмассы, отличной медной кухонной посудой и кувшинами, изготовленными в Аквиле, выгружали товар и раскладывали его на столы. Над некоторыми складными столами раскинули полотняные шатры. В тени дерева, на прилавке мясника, как дань средневековой традиции, лежала porchetta — целая туша жареной свиньи, нафаршированной розмарином и другими пряными травами. Ее продавали кусками, проложенными между толстыми ломтями хлеба.

Голосов торговцев на ярмарке уже не услышишь: за них трудятся громкоговорители, установленные на фургонах. Звук чудовищно громкий, причем каждый голос старается перекричать соперника, и адская какофония сводит на нет эффект, ради которого все это было задумано. Толпа одета в современную одежду. На мужчинах темные костюмы либо серые брюки и твидовые пиджаки. Женщины в костюмах или нейлоновых платьях, хотя есть и старушки в черной одежде и шалях. Они пришли вместе с внуками. Те стоят на ступенях и подают салями и хлеб, доставая их из больших пластиковых мешков. Я любовался группой, которую мог бы написать Рембрандт, — старые лица, за шесть десятков лет изборожденные морщинами из-за тяжких условий жизни, но, благодаря истинной вере и молитвам, исполненные чувства собственного достоинства. И вдруг я заметил первого серпаро. Этот молодой человек с пышной шевелюрой стоял, повернувшись ко мне спиной и сцепив позади себя руки. Я обратил на него внимание из-за неожиданного движения: вокруг его запястий обвилась большая желтая змея. Человек держал ее так, словно в руках у него были четки и он перебирал ее бусины. Точно так его пальцы гладили змею. Узкая голова рептилии выглянула из его рукава и двигалась из стороны в сторону. Говорят, такие повторяющиеся движения гипнотизируют птиц и мелких животных. Я пошел в толпу вслед за молодым человеком. Там он присоединился к группе из троих серпари. Они были заняты тем, что вешали змей на плечи маленьких мальчиков. Дети выдерживали испытание с очень серьезными лицами. Серпари тоже были серьезны. Они словно вручали детям священную эмблему. Сцена напомнила мне обряд посвящения. Пятый серпаро, с огромной черной змеей, подошел к мальчику и повесил ему на плечи рептилию. Затем, ухватив змею чуть пониже головы, попытался уговорить ребенка подышать на нее. Он показал, как это нужно сделать, но мальчик не поддался на уговоры. Серпаро повесил змею себе на шею и пошел прочь.