Джорджина решила действовать немедленно. На другом конце холла, в библиотеке, все еще горел свет, и она с тоской взглянула на эту дверь, надевая шляпу и покидая дом. От мрачного особняка и всего исполненного ощущением угрозы поместья было совсем недалеко до Джексон-стрит, где, по счастью, ей попался экипаж, который отвез ее на телеграф Вестерн Юнион. Там она написала Джеймсу Дальтону в Сакраменто, прося его немедленно вернуться в Сан-Франциско по делу, представлявшему для всех них огромную важность.

V

Дальтон был откровенно озадачен посланием Джорджины. Он не имел никаких известий от Кларендонов с того бурного февральского вечера, когда Альфред объявил, что он стал посторонним в его доме, и он, в свою очередь, старательно воздерживался от контактов, даже когда ему страстно хотелось выразить Элфи сочувствие по поводу его скоропалительного смещения. Губернатор вел упорную борьбу, чтобы расстроить политические интриги и сохранить за собой право производить назначения, и горько сожалел об устранении человека, который, несмотря на недавний разрыв, все еще представлялся ему идеалом научной компетенции.

Сейчас, читая этот явно испуганный призыв, он не мог представить себе, что случилось. Однако Дальтон знал, что Джорджина не из тех, кто теряет голову или поднимает напрасную тревогу; поэтому, не теряя времени, он сел на поезд, уходивший в этот час из Сакраменто. Прибыв в город, он сразу же поехал в свой клуб и отправил к Джорджине посыльного с сообщением, что он полностью в ее распоряжении.

Тем временем в доме Кларендонов все застыло. Доктор по-прежнему отказывался разговаривать с сестрой и сообщать о состоянии собаки. Тени зла, казалось, постепенно сгущались над крышей усадьбы, но в какой-то момент наступило временное затишье. Джорджина немного успокоилась, получив известие от Джеймса, и ответила, что позовет его, когда в том возникнет необходимость. Напряженная атмосфера, похоже, немного разрядилась, и Джорджина в конце концов решила, что это произошло из-за исчезновения тощих тибетцев, чьи вкрадчивые плавные движения и экзотический вид всегда раздражали ее. Они пропали все разом, и старая Маргарита, единственная оставшаяся в доме служанка, сказала ей, что они помогают хозяину и Сураме в клинике.

Утро следующего дня, 28 мая, которому суждено было надолго сохраниться в памяти людей, выдалось хмурым и пасмурным, и Джорджина почувствовала, как тает непрочное спокойствие. Она совсем не видела брата, но знала, что он погружен в работу в клинике, несмотря на отсутствие экземпляров для опытов, на которое он сетовал. Она думала, как там бедняга Тсанпо, — неужели его действительно подвергли какой-то серьезной операции, но надо признать, что больше всего ее интересовал Дик. Ей страстно хотелось узнать, сделал ли что-нибудь Сурама для верного пса в то время, пока его хозяин сохранял странное безразличие. Очевидная озабоченность Сурамы в ту ночь, когда заболел Дик, произвела на нее огромное впечатление, и она, быть может, впервые испытала доброе чувство к ненавистному ассистенту. По мере того, как день клонился к вечеру, она неожиданно для себя все больше и больше стала думала о Дике. Это длилось до тех пор, пока наконец весь ужас, царивший в доме, не воплотился в одной этой мысли, и ее расстроенные нервы не могли дольше выносить обуревавших ее подозрений.

До этого она всегда уважала категорическое требование Альфреда никогда не приближаться к клинике и не беспокоить его во время работы, но в тот роковой день решимость нарушить запрет стала попросту невыносимой. В конце концов, она пересекла двор и вошла в вестибюль запретного здания с твердым намерением выяснить судьбу собаки и причину скрытности брата.

Внутренняя дверь, как обычно, была заперта, и за ней она услышала возбужденные голоса. Когда на ее стук никто не отозвался, она изо всех сил загремела дверной ручкой, но за дверью продолжали спорить, не обращая на нее никакого внимания. Голоса принадлежали, разумеется, Сураме и ее брату, и пока Джорджина стояла там, пытаясь достучаться, она невольно уловила смысл их разговора. Судьба вторично сделала ее невольным слушателем, и опять то, что она услышала, подвергло испытанию ее душевное равновесие и прочность нервов. Альфред и Сурама явно вели ожесточенную перепалку. Одних отголосков этой ссоры было достаточно, чтобы возбудить самые фантастические опасения и подтвердить самые мрачные предположения. Джорджина вздрогнула, когда в голосе брата послышались резкие, пронзительные ноты фанатического исступления.

— Ты, черт побери, ты говоришь мне о поражении и смирении?! Да кто же, если не ты, заварил всю эту кашу? Разве имел я хоть малейшее представление о ваших проклятых дьяволах-богах и о древнем мире? Разве я когда-нибудь думал о ваших проклятых надзвездных безднах и ползучем хаосе Ньярлатхотеп? Я был обыкновенным ученым, будь ты проклят, пока не оказался настолько глуп, что вытащил из пещеры тебя и твои дьявольские тайны Атлантиды. Ты подстрекал меня, а теперь хочешь разделаться со мной! Ты слоняешься здесь без дела и твердишь мне «Не торопись!», когда с таким же успехом мог бы пойти и достать материал. Ты же прекрасно понимаешь, что я не знаю, что делать, а у тебя, должно быть, по этой части был большой опыт еще до появления Земли. Это похоже на тебя, ты, проклятый ходячий труп, — начать что-нибудь, что ты не хочешь или не можешь закончить!

Раздался зловещий смех Сурамы.

— Ты безумен, Кларендон. Это единственная причина, почему я позволяю тебе нести этот бред, хотя мог бы отправить тебя к чертям одним движением пальца. Достаточно и есть достаточно, а у тебя действительно было достаточно материала для любого новичка на твоей стадии. Во всяком случае, у тебя было все, что я мог тебе достать. Ты же всего лишь маньяк. Что за дешевая, безумная идея — пожертвовать даже бедным псом, любимцем твоей сестры, хотя ты прекрасно мог бы обойтись и без него! Ты не можешь взглянуть спокойно ни на одно живое существо без желания воткнуть в него этот золотой шприц. Нет, Дик должен был отправиться туда, куда ушел мексиканский мальчик, куда ушли Тсанпо и остальные, куда ушли все животные! Ничего себе, ученик! Ты уже не забавляешься больше — нервишки не выдержали. Ты собирался управлять событиями, а теперь они управляют тобой. Я намерен развязаться с тобой, Кларендон. Я думал, у тебя есть характер, но я ошибся. Пора мне попробовать с кем-нибудь другим. Боюсь, тебе придется уйти!

В ответе доктора прозвучали страх и ярость.

— Осторожней, ты!.. Есть силы и побольше твоей! Я не зря ездил в Китай — в «Азифе» Аль-Хазреда есть такое, чего не знали в твоей Атлантиде! Мы оба впутались в