Кажется, у мистера Де Мартино плохо с сердцем. Он так побледнел, поэтому я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к Данте. Он любит меня и примет такой, какая есть. И когда я смотрю на него, то понимаю: насколько сильно мое чувство, настолько же мне хотелось бы делать все по-своему. Если я перееду в его дом, жизнь моя станет невыносимой. Я не хочу отказываться от своей мечты из-за родителей Данте, моих будущих свекра и свекрови. Разве я должна? Я сама зарабатываю на жизнь. И если однажды мне захочется покинуть отчий дом, я смогу снять собственную квартиру и жить, как мне нравится. Я остаюсь с родителями только потому, что мне нравится моя комната с видом на Коммерческую улицу. Я люблю папу с мамой и, пока не выйду замуж, хочу быть с ними.

— Извините, но я не могу. — Слова вылетают так быстро, что сначала я и сама ничего не понимаю.

— Что это значит? — Данте выглядит ошеломленным.

Первый раз в жизни я сожалею, что вынуждена быть честной. Я смотрю ему в глаза и понимаю, что не смогу солгать.

— Я не могу выйти за тебя замуж. Прости. Не могу, и все, — отчаянно пытаясь подавить слезы, начинаю я.

— Не говори так, Лючия, — бормочет потрясенный Данте. — Будь по-твоему. Ты можешь работать, не беспокойся.

— Это ты только сейчас так говоришь. Когда мы поженимся, и я буду жить в вашем доме, твои родители постоянно будут вмешиваться в нашу жизнь. Я обманывала саму себя, думая, что с переездом моя жизнь не изменится.

Мне вдруг кажется, будто пуговицы на лифе моего платья — это гвозди, которые забили мне в грудь.

— Я очень хорошо делаю свою работу. Мне сегодня даже прибавку к заработной плате дали. Прибавку!

— С тобой определенно не все в порядке! — заявляет миссис Де Мартино. — Посмотри на моего сына. Он отличный мальчик Как ты можешь менять его на неизвестно что, менять на свою работу! — Она говорит «работа» так, словно это ругательное слово. — Да как ты смеешь делать такое! — встает она и прислоняется к стене, словно без ее поддержки упадет.

— Я ничего не делаю. Я говорю о своих чувствах. — От слез мое лицо начинает чесаться. Папа дает мне свой платок.

— Тебе должно быть стыдно! Вот как ты должна себя чувствовать!

— Баста, Клаудия. Баста. Ты не видишь, что Лючия и так расстроена? — тихо говорит папа.

— Вы, синьор, не имеете никакой власти в вашем доме, — шипит она папе.

Мама смотрит на папу, сдерживаясь, чтобы тут же не рассмеяться; никто еще не говорил с ним в таком тоне. Потом миссис Де Мартино поворачивается ко мне:

— Лючия Сартори, ты молода, и поэтому много парней за тобой увивается. За тобой! Самой красивой девушкой Гринвича. Я все время только и слышу: «Лючия Сартори, Bellissima!» Конечно, в это трудно поверить, пока не увидишь тебя собственными глазами. Всякий хороший итальянский парень хотел бы жениться на тебе. Но ты не станешь хорошей женой! Ты слишком упорная, — кричит миссис Де Мартино.

Мой отец встает, подходит к Клаудии и спокойно говорит:

— В этом доме никто не смеет оскорблять мою дочь. В возмущении мама качает головой.

— Забери кольцо! — велит миссис Де Мартино своему сыну.

— Вы хотите получить кольцо? — не могу я поверить своим ушам.

— А ты, Данте, не хочешь… не хочешь забрать кольцо? — Миссис Де Мартино протягивает руку и ждет, пока я не положу в нее кольцо.

Я поворачиваюсь к Данте, но он смотрит на свою мать:

— Мама, перестань.

— Она, — презрительно усмехаясь, говорит миссис Де Мартино, — любит свою работу больше, чем тебя.

— Это неправда, — мягко говорит Данте.

— Забирайте. — Я снимаю кольцо с пальца и отдаю Данте: — Кажется, это твое? — Потом поворачиваюсь к его матери: — Или оно принадлежит вам?

— Вообще-то, мне, — встает мистер Де Мартино и берет кольцо. — Это я его купил.

Миссис и мистер Де Мартино идут в прихожую и берут свои плащи.

— Это безумие, — умоляет меня Данте. — Давай все обсудим.

— О, Данте.

Я знаю, что должна все исправить, пойти вслед за его родителями и просить у них прощения. Мне так хочется обнять Данте, сказать ему, что нам надо уехать, сбежать, снять собственную квартиру, начать все заново. Разве бывает такое, чтобы такой чудесный день так паршиво закончился? Чтобы все пошло прахом?

— Лючия, я позвоню позже, — бормочет Данте и плетется к двери вслед за родителями.

Как только они исчезают, у меня начинает болеть живот.

Входит Эксодус, за ним Анджело, Орландо и Роберто.

— Мы пришли к десерту, — объявляет Эксодус. — Куда это они собрались?

— Домой, — шепчет мама.

— Кажется, они рассержены, — говорит Анджело.

— По пути к машине миссис Де Мартино так громко топала, будто пыталась потушить кучу окурков, набросанных вдоль дороги, — вступает в разговор Орландо.

— Что ты им сказала? — спрашивает меня Роберто.

— Что хочу продолжить работу в магазине, а им, видите ли, это пришлось не по вкусу. Мистер Де Мартино даже забрал у меня обручальное кольцо.

— Я же говорил тебе, что они болваны, — пожимает плечами Эксодус.

— Хочешь, мы вернем тебе кольцо? Мы можем его побить, — предлагает Орландо.

— Мальчики, — предупреждает мама.

— Ну, он заставил нашу сестренку плакать.

— Нет, это ваша сестра заставила плакать его, — наливая в бокал вина, говорит папа.

— Они успели поесть? — интересуется Роберто.

— Да, но очень много еды осталось, — приглашает их к столу мама.

Мои братья ведут себя так, словно ничего не случилось, словно я не отдала только что свое бриллиантовое кольцо, ввязавшись в спор с миссис Де Мартино, и тем самым не изменила свою судьбу.

— Как вам кусок в горло лезет? — возмущаюсь я.

— А что нам остается делать, — с набитым булочками ртом говорит Роберто. — Голодать только потому, что Де Мартино идиоты?

Не могу поверить глазам своим. Я будто через окно наблюдаю за чужой семьей с Коммерческой улицы. Если вы выросли в большой семье, то воспринимаете всех своих братьев и сестер так, словно они — часть тебя самого. Представьте себе осьминога: его щупальца двигаются в разные стороны, но все равно они являются частью единого целого. Роберто старший, поэтому он — глава; Анджело, второй по счету, — миротворец; Орландо, средний ребенок, — мечтатель; Эксодус, самый младший, — своенравный, непредсказуемый буян. А следом за ними я — малышка. И неважно, сколько у меня седых волосков, я навсегда останусь их малышкой. Потому что я — девушка, мамина помощница и служанка в собственном доме. Это я в субботу, в свой выходной, отпарила каждую салфетку, которая лежит сейчас на столе. Мои братья работают в лавке, и пока они не женятся, или пока я не выйду замуж, я вынуждена прислуживать им.