«Скоро в ход пойдет кнут, – писала автор. – Первый удар примет на себя не Петров из Анжерки, не Сидоров из Юрги, а губернатор Аман Тулеев, одно имя которого вызывает у московской номенклатуры серьезное недомогание». Среди прочего в статье Головановой постоянно подчеркивается мысль о «подачке», привезенной шахтерам из Москвы вместо денег за приватизированные шахты, которые, по мнению Тулеева, несправедливо оказались выведены из региона[9]. Между прочим, это совпадает с одним из важных тезисов Тулеева в период «рельсовой войны», когда он подчеркивал, что проблемы Кузбасса решит повышение самостоятельности региона[10]. Так или иначе, у губернатора было явно свое видение ситуации, и он собирался добиться от федеральных властей выгодных ему политических уступок. Блокада Транссиба же никак не входила в его интересы. Это объективно превращало Амана Тулеева в хоть и сложного, но потенциального партнера властей в разрешении ситуации. Комментируя ситуацию для газеты «Новые известия», Аман Тулеев формулировал свою позицию так: «Я понимаю людей. Но ведь я тот же, что был в 1991 г., – я по-прежнему ненавижу любой развал, всё, что добивает нашу экономику. Как не понять: это как раз на руку нашим недругам, всем, кто хочет ввести внешнее управление Международного валютного фонда не только в России (тут оно уже давно действует), но и в регионах». Также он пояснял: «Почему я решил в мае ввести чрезвычайное положение в области? Так ведь уже выдвигались требования: отключим холодную воду, электроэнергию! Ну, не абсурд? При чем здесь дети, при чем старики… Я им говорю: езжайте туда, откуда вся беда, и отключайте, что хотите, отключи Кремль, Дом Правительства – это будет подвиг, а что ты своим же жизнь добиваешь. Кроме того, скопилось много вагонов с опасными, ядовитыми грузами»[11].

Хозяйственник в Тулееве в конечном итоге оказался сильнее оппозиционера, выступающего за смену режима. Впрочем, довольно сложно утверждать, насколько сами шахтеры действительно были «революционной силой». Радикальные лозунги об отставке президента, а также перекрытие рельсов были, в принципе, всего лишь способом добиться узко практических целей – выплаты зарплаты за выполненную работу. Они достаточно настороженно относились к попыткам использовать протесты со стороны политических сил: как можно понять из репортажей, представители различных оппозиционных сил, например, КПРФ или «Трудовой России», встречались с шахтерами и иногда принимали какое-то участие в жизни шахтерских лагерей у железных дорог, однако полной солидарности с ними шахтеры не проявляли.

По мере того, как масштабы акции были осознаны, поддержать шахтеров решила Федерация независимых профсоюзов России, наиболее лояльная властям профсоюзная организация. 22 мая на Генеральном совете ФНПР было объявлено о начале сбора средств для помощи протестующим, а также о поддержке требований объявления импичмента Борису Ельцину. Впрочем, последнее, скорее, происходило в рамках поддержки думской оппозиционной повестки, продвигаемой в то время силами КПРФ. В это же время состоялось обновление руководства политического отделения ФНПР – партии «Союз труда», которую в эти дни возглавил Андрей Исаев. Александр Желенин, писавший о происходящем в руководстве ФНПР для «Независимой газеты», выражал уверенность в том, что на волне радикализации снизу у ФНПР и «Союза Труда» есть все возможности стать аналогом лейбористской партии в российской политической системе («Нелояльные профсоюзы», НГ, 23.05.1998). Впрочем, как показали дальнейшие события, это стало лишь путем к будущему созданию партии «Отечество», а позже – «Единой России».

Газета «Завтра» спустя некоторое время после начала «рельсовой войны» тоже начала выражать беспокойство за ее последствия. В передовице Александра Проханова в 21 номере газеты было написано следующее: «Неделю, пока длятся шахтерские бунты и разорваны железные дороги, связывающие страну в единое целое, Россия живет, как конфедерация, отдельными кусками, с несуществующим Центром, и это репетиция распада России»[12]. Проханов писал о желании неназванных «банкиров» использовать шахтерские протесты и предполагал, что скрытая цель происходящего – попытка превратить Россию в конфедерацию с максимально ослабленным центром. Таким образом, постепенно представители разных политических сил находили свои причины, чтобы критично высказываться о происходящем или подозревать тайные механизмы, приводящие протест в движение.

Одновременно шахтеры подвергались критике по центральным каналам и в части федеральной прессы, основным посылом которой были проблемы, создаваемые перекрытием дорог всей национальной экономике.

Как бы то ни было, первые усилия властей, приезд министров в регионы и начало выплат, а также обещание дополнительных денежных средств вскоре привели к разрешению ситуации. Уже 24 мая шахтеры очистили рельсы во всех регионах страны. В этом смысле вряд ли приходится говорить о том, что участники протестов действительно ставили далекоидущие планы по обязательной смене власти.

Впрочем, вскоре требования об отставке президента вновь появились среди шахтерских лозунгов. Однако на этот раз сам протест принял хоть и отчасти яркую, но достаточно безопасную форму. Шахтеры разбили лагерь у Дома Правительства на Краснопресненской набережной и начали многомесячную акцию у ограды правительственной резиденции на Горбатом мосту. Акция началась 11 июня с приезда в Москву шахтеров из Воркуты, представляющих Независимый профсоюз горняков. Если судить по репортажу «Известий» от 16 июня 1998 года «Московская лава оказалась пустой», появлению шахтеров у Горбатого моста предшествовала демонстрация, во всяком случае, отмечается, что горняки прошли от Ярославского вокзала до Белого дома «стройными рядами». Об этом сообщал автор материала Петр Брантов, проведший один день в лагере шахтеров. Также в репортаже Брантова рассказывается и о поддержке, оказанной шахтерам мэром Москвы Юрием Лужковым: «В этот день знакомый с народными чаяниями московский мэр послал шахтерам пирожки и квас из „Русского бистро“». Про пирожки и помощь московского мэра упоминается не один раз. В частности, мэрия поставила на территории лагеря мобильный туалет, а также прислала цистерну воды для гигиенических процедур. По поводу присланных туалетов Брантов приводит следующий диалог шахтеров:

«- Ты смотри, когда их привезти-то успели? Автоматические, наверное, – весело говорил один горняк другому. – Ага, автоматические, – приседая и прыская в кулак, отвечал тот. – Там кнопка такая есть. Нажимаешь, говоришь: „Лужкова – в президенты“. И дверь открывается».

В общем, практически с первых дней было понятно, что у протеста есть свои покровители, готовые использовать шахтерский лагерь у Дома Правительства в своей борьбе перед уже приближающейся схваткой за президентское кресло.