Став епископом Бадахоса в 1499 году, Алонсо Манрике занимался в основном тем, что обращал в христианство мусульман, многие из которых взяли в крещении имя Манрике. Король Фернандо заключил его в тюрьму, сочтя его действия «вредоносными», но тот все же в конце концов сумел добраться до Фландрии, где присоединился ко двору Карла. Там он в 1516 году отслужил мессу в кафедральном соборе Святой Гудулы в Брюсселе, которая предшествовала провозглашению Карла королем Испании. После того как он подружился с кардиналом Сиснеросом (регентом Испании в 1516 году), который увидел в нем человека надежного и радеющего за дело Испании, его перевели в епархию Кордовы, где он предпринял достопамятное начинание, затеяв строительство христианского собора посреди великой Мескиты[17]. Также он приложил все усилия, чтобы содействовать Магдалене де ла Крус, приорессе клариссинок, претендовавшей на удивительный дар общения со святыми. В 1520 году в Ла-Корунье он был провозглашен главным капелланом императора, а в октябре того же года принял участие в коронационном шествии императора в Ахене.

Во всех этих деяниях Манрике следовал идеям Карла, несмотря на противодействие его нового духовника, доминиканца Гарсии де Лоайсы. В последующие годы, однако, Карл сожалел, что в 1520 году предоставил Лютеру гарантию неприкосновенности на Вормсском рейхстаге – последней крупной дискуссии между протестантами и католиками, и частенько бормотал по-испански: «Muerto el perro, muerta la rabia»[18]{86}. Он позволил Гарсии де Лоайсе и другим консервативным прелатам оттеснить Манрике де Лара в сторону, убеждая его посвятить все время своему архиепископству в Севилье, а управление делами инквизиции оставить совету{87}.

Уже в 1522 году с Карлом постоянно заводили разговоры о том, что ему необходимо жениться. Императору нужен был наследник. Тем не менее, весьма возможно, что у него была любовница в Испании – в неожиданном варианте Жермены де Фуа, неправдоподобно молодой вдовы его деда, Фернандо Католика. Разве в завещании деда не предписывалось, чтобы Карл озаботился ее благополучием? Предположение, что между ними двумя существовала по меньшей мере amitiй amoureuse[19], оспаривалось Фернандесом Альваресом – в то время как Лоренсо Виталь вспоминает, что император велел выстроить небольшой деревянный мостик между своими и ее покоями, который позволял ему навещать ее втайне{88}.

В 1522 году, после того как Карл покинул Фландрию, девушка, которую он необдуманно соблазнил в Нидерландах, Иоханна ван дер Гейнст, дочь гобеленного мастера из Ауденарде, родила девочку, которую ее отец впоследствии признал своей дочерью. Это была будущая Маргарита Пармская, которая благодаря воспитанию и обучению, предоставленными ей ее тезкой-эрцгерцогиней, тридцатью годами позже станет регентшей в Брюсселе.

И еще две девочки, отцом которых был, очевидно, Карл, родились в это время. Во-первых, это Хуана Австрийская, дочь одной из дам, сопровождавших Генриха Нассауского; позже ее отдадут в августинский монастырь в Мадригаль-де-лас-Альтас-Торрес, где она станет монахиней. И во-вторых, Тадеа, итальянская дочь Карла, чьей матерью была Орсолина делла Пенья, «краса Перуджи», прибывшая к императорскому двору в Брюсселе в 1522 году и впоследствии жившая в Риме; в 1562 году она была еще жива{89}. Не стоит забывать и вероятность того, что Изабелла, дочь Жермены де Фуа, вдовы короля Фернандо, также была рождена от императора. Последние упоминания о ней относятся к 1536 году{90}.

Карл был поразительной фигурой. Никто из его предшественников не обладал такими амбициями. Хоть его дед Максимилиан был истинным правителем эпохи Возрождения и гордился своими бургундскими предками, его нельзя было назвать интеллектуальным государственным деятелем, это скорее был просто немецкий политик. Карл же был многонациональным королем, которому служили и савояры наподобие Гаттинары. Он был ведущим государственным деятелем своего времени и принимал свое величие как должное. Новый Свет, по-видимому, был для него чем-то, чего он заслуживал и в чем нуждался, но Карл не был удивлен его открытием. Очевидно, Новая Испания казалась ему естественным развитием его империи.

Жизнь Эрнандо Кортеса была победоносной в смысле, едва ли знакомом кому-либо из других военачальников{91}. Кортесу, считавшему себя лишь посланником Карла, довелось открыть и завоевать великую империю, сочетавшую изощренную культуру с варварством. В 1522 году он командовал небольшой, но победоносной армией испанцев численностью примерно в 2000 человек, которой оказывали содействие многочисленные союзники-туземцы, радовавшиеся возможности поднять мятеж и отомстить своим прежним сюзеренам – ацтекам (мешикам){92}. Его окружала гвардия телохранителей, состоявшая примерно из 500 человек кавалерии и 4000 пехотинцев – причем все последние были индейцами{93}. У него не было никакого звания, которое позволяло бы ему командовать, однако в его руках была сосредоточена вся власть на руинах старой мексиканской столицы, Теночтитлана – хотя в 1524 году все уже называли ее «Мехико».

Новый Свет зеркально отражал старый; Кортес был великим европейским военачальником, завоевавшим новую страну. Он назвал ее «Новая Испания», ни больше ни меньше, и это название оставалось за ней последующие 300 лет.

Его старшие офицеры – братья Альварадо, Густаво[20] де Сандоваль, Андрес де Тапия, Франсиско Вердуго, сын Понсе де Леона Хуан Гонсалес Понсе де Леон, Алонсо де Авила, капитан его телохранителей Антонио Киньонес – были его помощниками и подчиненными не только в военном, но и в политическом отношении. У кое-кого из этих командиров имелись хорошие связи в Испании: например, Херонимо Руис де ла Мота был двоюродным братом императорского наставника, епископа Паленсии, а Бернардино Васкес де Тапия – племянником одного из членов Совета Кастилии, Педро Васкеса де Оропеса. Некоторые из таких имеющих связи командиров Кортеса вернулись в Испанию, чтобы распространить там вести о его деяниях, – к примеру, Франсиско де Монтехо из Саламанки и Алонсо Эрнандес Портокарреро, кузен графа Медельина и племянник Сеспедеса, судьи меняльного рынка в Севилье, и Диего де Ордас из Леона, который вернулся в Испанию еще в предыдущий год, надеясь найти для себя выгодную должность.