Вскоре мы приземлились у границы заповедника. ЭОЛ, получив задание вернуться в город на стоянку, поднял машину в воздух и лёг на обратный курс.

Здесь, в районе заповедника, запрещалось строить современные сооружения, и мы перешли через речку по бревенчатому мостику и пошли по лесной дороге. Нам нужно было найти жилище Лесного Смотрителя, у которого Андрей должен был взять орудие убийства, чтобы выполнить задание.

Андрей шагал впереди, а я с Ниной шёл несколько поодаль за ним. Порой через дорогу перебегали зайцы; в одном месте лисица воровато глянула на нас из подлеска и побежала дальше своим путём. На ветвях пели лесные птицы, и наше приближение их ничуть не пугало.

— Знаешь, я представляла твоего друга совсем другим, — сказала вдруг Нина. — Он лучше, чем ты рассказывал о нём.

— Я никогда не говорил тебе о нём ничего плохого, — возразил я. — Не понимаю, чего тебе ещё надо!

— Ты говорил о нём слишком мало хорошего, — ответила Нина. — По-моему, он не совсем обыкновенный Человек. Ты плохо знаешь его.

— Как ты можешь так говорить, Нина, — спокойно сказал я. — Я его знаю всю жизнь, а ты знакома с ним полтора часа.

— И всё-таки он не похож на других.

— Каждый Человек чем-то не похож на других.

— В нём чувствуется устремлённость к какой-то высокой цели.

— Можно ставить себе большие цели и оставаться неудачником, — резонно возразил я.

— Что ж, может быть, он и неудачник, — задумчиво сказала Нина. — Но ведь большая неудача лучше маленьких удач.

— Не понимаю тебя, Нина. Удача — это всегда удача, а неудача — это всегда неудача.

— А по-моему, не так. Один Человек, скажем, решил подняться на вершину горы, а другой — стать на болотную кочку. Человек, не дошедший до вершины горы, поднимется всё-таки выше того, кто стоит на болотной кочке.

Я не стал продолжать этого бесцельного спора, тем более что мы уже подошли к дому Лесного Смотрителя. Здесь жил тот самый старик, о котором мне сказали, что он знает старинный фольклор. Поэтому я включил свой карманный микромагнитофон, надеясь потом использовать запись разговора со Смотрителем для пополнения своего СОСУДа.

Старый чепьювин

Жилище Лесного Смотрителя стояло на зелёной поляне у ручья. Это была настоящая деревянно-пластмассовая изба конца XX века — со старинной телевизионной антенной на крыше, с крылечком и завалинкой. Возле избы стоял древний мотоцикл. В стороне, под деревьями, видны были зимние кормушки для лосей и оленей и маленькие ящики на столбах — кормушки для птиц. Всё здесь так не походило на город!

Из избы, приветливо улыбаясь, вышел навстречу нам статный старик, учтиво поздоровался и повёл нас в своё жилище. Комната, куда он ввёл нас, была весьма уютна. Всё в ней дышало стариной — и дряхлый телевизор в потрескавшемся футляре, и древний диван невиданной конструкции, и высокий деревянный стол, и кресла с плетёными спинками. Довершая это впечатление, на отдельном столике с мраморной крышкой стоял блестящий электросамовар, а на стене висело два ружья.

— Как у вас тут интересно! — сказала Нина. — Хотела бы я пожить здесь.

— А кто вам мешает! — ответил Смотритель. — Приезжайте и живите, мы со старухой потеснимся. Мы всегда рады гостям.

— Видите ли, — вмешался Андрей, — мы по делу сюда прилетели. — Нам, то есть мне, надо убить одного зайца.

— Да, я давал заявку на убийство, — подтвердил старик. — Зайцев много развелось. Тут садоферма есть в десяти километрах, так они стволы грызть начали… А за что же вам такое наказание?

Андрей объяснил, за что он наказан, и старик сказал с добродушной насмешкой:

— Строго у вас в городах! Мы с женой тут в глуши нет-нет да и поспорим. Если б мне за каждую «дуру» зверя убивать, тут в заповеднике живности бы не осталось… Ну, бери, что ли, ружьё. Идём к сараю, стрельбе тебя обучу, — закончил он свою речь.

Старик и Андрей вышли из избы и направились за одну из пристроек. Вскоре оттуда послышался выстрел, потом другой. Затем старик вернулся, за ним Шёл Андрей с ружьём.

— Понятливый парень, — похвалил Андрея Смотритель. — Ружьё в первый раз в руки взял — и всё понял. Сразу в яблочко попал.

— Ну, я пойду зайца убивать, — сказал нам Андрей. — Надо скорей покончить с этим неприятным делом… А что потом с ним делать? — спросил он у старика.

— Сюда принесёшь, не пропадать же добру. Съедим — и вся недолга.

— Можно, и я с вами пойду? — обратилась вдруг Нина к Андрею.

— Нет, Нина, что вы! Зачем вам-то видеть всё это? Я уж один.

Он ушёл в лес, а Нина вышла из дому и села на скамейку. К ней подошёл оленёнок и начал тереться мордой о её колени, а она стала гладить ему спину. Я смотрел на неё в окно, и в эти минуты она показалась мне даже привлекательнее, чем обычно.

— А славная девчонка, — сказал вдруг Смотритель, словно угадав мои мысли. — Девчонка что надо.

— Она не девчонка. Она уже на втором курсе, — поправил я старика.

— А по мне хоть на двадцать втором. Передо мной она девчонка. Мне сто восемьдесят семь через неделю стукнет.

— Стукнет, — значит, исполнится, — понимающе сказал я. — На вид вы моложе. Только подумать — МИДЖ плюс семьдесят семь! Вы, наверное, обращались в Комиссию продления жизни?

— Никуда я не обращался. Я сам себе жизнь продлеваю. Мы, Лесники, долго живём.

— А как вы себе продлеваете жизнь? — заинтересовался я. — Может, вы знаете какие-нибудь старинные лекарства, травы?

— И лекарство одно знаю, и о смерти и всякой ерунде не думаю, вот и продлеваюсь. А как тебя величать-то?

— Величать — значит звать, — сказал я. — Меня зовут Матвей Людмилович.

— А меня — Степан Степанович. Я этих материнских отчеств не признаю, — добавил он с доброй стариковской усмешкой. — Завели новые моды — женские отчества, корабли с парусами, на конях по дорогам скачут… Нет, мне, старику, к этим новинкам уже не привыкнуть.

Окончив свою речь, Смотритель выдвинул ящик стола и вынул оттуда кожаный мешочек и пачечку бумаги.

— Что это такое? — заинтересовался я.

— Это кисет, а в кисете — махорка. Самосад.

— Как, неужели вы Чекуртаб? — изумился я. — И ещё в такие годы!

— Никакой я не Чекуртаб, а просто курящий.