Со строевыми офицерами дело обстояло сложнее, потому что в то время у них не существовало специализации (штурманской, артиллерийской или торпедной, как это было введено в советское время). И молодой мичман попадал на флот, как кур в ощип. Ему зачастую приходилось учиться у матроса, как обращаться с пушкой, с торпедой, со штурманским имуществом. Потом, конечно, новичок постигал дело, однако эта беспомощность молодых офицеров запоминалась. Иногда оказывалось, что кондуктор, который оттрубил на флоте 10–15 лет, может заткнуть мичмана за пояс в знании технической специальности. И делает он это с сознанием того, что сам в строевые офицеры никогда произведен не будет.

А чувство собственного достоинства, повторюсь, у этих людей присутствовало в полной мере. Средний уровень грамотности матросов был достаточно высоким: среди новобранцев 1913 года грамотными были 76 %; 15 % были малограмотными, неграмотными всего 9 %. На флоте был относительно высок процент людей, получивших по тем временам серьезное образование, которое, правда, сейчас покажется нам смешным. Имеется в виду начальная школа (четыре года) и потом трехклассное городское училище. Таких людей было примерно 3 % новобранцев. В сухопутной армии их численность была ничтожно малой.

А в сухопутной армии основная часть состава была только с начальным образованием или вообще без образования?

По данным «Военно-статистического ежегодника за 1912 год» из 1 260 159 низших чинов армии 1480 человек имели высшее образование, 6087 — среднее, 125 494 — низшее, а вообще никакого образования не имели 1 127 098 человек. Примерно 52 %, более половины из этих людей, были неграмотными и малограмотными. Надо иметь в виду, что и грамотность в то время понималась совсем не так, как сейчас.

То есть, видимо, реально грамотными там были процентов 20–30.

Да. Грамотным считался человек (это официально было прописано), который может прочитать печатный текст и написать свое имя. А малограмотным тот, кто умеет читать короткие тексты печатными буквами типа вывесок на магазинах или объявлений, но не может писать.

Это совсем не то, что мы понимаем под словом «грамотность» сегодня.

Безусловно. К слову, образование было дорогим. Высшее образование стоило в Петербурге (с учетом платы за обучение и проживание) приблизительно 5000 рублей. Это годовое жалованье генерала. Средний рабочий получал в столице 24 рубля в месяц. Чтобы заработать на высшее образование, ему нужно было работать двадцать лет, ничего при этом не тратя. В провинции высшее образование обходилось дешевле, примерно 3000 рублей. Но все равно это крупная сумма.

Итак, матросы отличались большей грамотностью, чем солдаты сухопутной армии. Кроме того, они все время контактировали с рабочими, у которых тоже было развитое самосознание и чувство собственного достоинства. Базами флота были Петербург с Кронштадтом, Ревель, Гельсингфорс, Севастополь, Николаев, то есть города с большим числом рабочего населения. Кстати, команда назначалась на корабль еще до завершения его постройки, чтобы можно было изучить судно, где придется служить. Так что какое-то время матросы и рабочие находились бок о бок. И могли, например, обсуждать, почему «господа» называют их на «ты»…

Еще одним взрывоопасным фактором на флоте во время мировой войны была бездеятельность крупных кораблей. Если подводные лодки и эсминцы постоянно несли боевую службу, то на линкорах делать было нечего. Срочная служба длилась пять лет, и на флоте к 1917 году было довольно много матросов, которых призвали еще в 1909-м и которые остались служить в связи с войной. Среди них особенно чувствовалась усталость, а безделье ее усугубляло. При этом то, что ныне называется политработой, отсутствовало напрочь. Ее место занимала так называемая словесность, то есть матрос должен был уметь оттарабанить, кто в России государь-император, императрица, великие князья, назвать фамилии командира корабля, командира роты, командующего флотом.

Даже библиотеки, собранные на некоторых крупных кораблях в мирное время, не содержали сколь-нибудь серьезного чтива. А с началом мировой войны из них было удалено вообще все, кроме житий святых и рассказов для детей. Лев Толстой, например, был запрещен как «безбожник». А матрос, который хотел что-нибудь почитать, провести свободное время осмысленно, тянулся к любой литературе, которая была бы «про жизнь». Естественно, тут же появлялась какая-то листовка или революционная брошюра.

А до начала 1917 года случались какие-нибудь эксцессы на флотах?

Наиболее известна история, случившаяся на линкоре «Гангут» в 1915 году. Шла угольная погрузка: требовалось вручную грузить тысячи тонн угля корзинами и мешками и потом засыпать его в узкие горловины на палубе. Все вокруг покрывается угольной пылью, после этого нужно отмывать корабль, отмываться самим… Причем необходимо работать быстро: офицеры с секундомером стояли над матросами, отсчитывая, за сколько секунд они с мешком взбегут по сходням и засыпят его содержимое в горловину.

После угольной погрузки полагалось что-нибудь вкусное на обед. В качестве такого блюда были макароны по-флотски. Такова многолетняя традиция. А на «Гангуте» сварили гречневую кашу, и матросы начали возмущаться… Командование не вникло в ситуацию и решило приструнить матросов — заставить съесть обед. В итоге чуть не дошло до восстания. Впоследствии 24 матроса были обвинены в попытке оскорбить офицеров действием и приговорены к каторжным работам. Кстати, уголовная ответственность для матросов и офицеров за одно и то же преступление тоже была разная.

Это явная сословная сегрегация.

Совершенно верно. Например, офицер мог быть уволен со службы без мундира — с лишением чина, а матрос за то же преступление на каторгу попадал. Это тоже вызывало, конечно, недовольство.

После истории на «Гангуте» на флоте провели чистку, и всех матросов, которые были заподозрены в какой-либо политической деятельности, списали на берег. Так Дыбенко попал в тот самый морской батальон под Ригу. Но сказать, что на флоте разгорались восстания, что-то вроде событий на броненосце «Потемкин», нельзя. И мартовские трагедии 1917 года — расправы в Гельсингфорсе и Кронштадте — были неожиданностью для офицеров. Оказалось, что взрыв возмущения в вооруженных силах происходит мгновенно. Это естественно, потому что в гражданском обществе есть формы проявления недовольства, которые еще не являются восстанием, но которые заметны: митинги, демонстрации, пикеты…

Статьи в журналах и газетах.

Да. А в армии может быть либо дисциплина и субординация, либо откровенное восстание. Потому что солдат или матрос никак не может проявить недовольство так, чтобы это было очевидно. Если командир наблюдателен, он заметит тревожные симптомы, скажем, насколько дружно отвечают на приветствие. Но если вы не хотите ничего замечать, то спустя какое-то время столкнетесь с восстанием. Причем оно сразу же принимает острые формы, потому что матросы понимают: если бунт начался, каторгу ты уже себе обеспечил, значит, назад дороги нет. Отсюда быстрые революционные расправы с офицерами.