Скрип колес несмазанной телеги и даже скрежет рессор изрядно перегруженного тягача, слейся они в унисон и воедино, не смогли бы сравниться с тем, что огласило ближайшую округу и вершины окрестных гор. Стаи чаек поднялись над гаванью и скрылись в отдалении, ласточки и стрижи попрятались на чердаках. Местные жители и тихо-мирно отдыхающие квартиранты высыпали из домов и из курятников на улицы, ожидая катастрофы — что поделаешь, если у всех одновременно возникла мысль, будто эти звуки издавала нависшая над побережьем огромная гора, которая совсем некстати, то есть по какой-то кошмарной, никем не предусмотренной причине, вдруг пришла в движение.

На самом же деле это не земля разверзлась, и крымские горы тут были явно ни при чем, и незачем было возводить на них напраслину. Эти неприличные звуки издавала наша великая труженица, наша производительница, наша заботливая попечительница — деревянная кровать.

Самое время было это безобразие прекратить, но что-то не вполне понятное творилось в эти мгновения с Полиной, я даже подумал, уж не потеряла ли она на время слух. Трудно было поверить, чтобы в ее сознании, а может быть, где-то глубоко в подкорке именно эти звуки ассоциировались с таким понятием, как секс. О тонких и возвышенных чувствах я вообще не вспоминаю.

И тут Полина прокричала:

— Это же чудо какое-то!..

В этот момент словно бы что-то стукнуло меня, причем самым непозволительным образом — так, наверное, бьют исподтишка. Э нет! А вот об этом мы не договаривались. Так ведь, чего доброго, ляжешь в постель совсем свободным, а наутро проснешься закованным в стальные кандалы. Стоит мне только поддаться этим, столь настойчиво внушаемым мне Полиной настроениям, как все — пиши пропало!

Но видимо, оголтелый скрип кровати способен напрочь заглушить те робкие сомнения, которые время от времени рождаются в нашей голове. Тем более что голове при этом деле положено быть в довольно длительном невразумлении. А может, все гораздо проще, то есть я был пьян, вот только не вполне уверен — от любви или от чего-нибудь другого. Еще менее вероятно, чтобы в тот вечер стрелы Амура по нелепой или кем-то подстроенной случайности все до единой пронзили только Полину и меня.

А наутро она меня и спрашивает:

— Ты помнишь, что говорил вчера? — и делает такие проницательные, такие умные и такие наивные глаза.

И что я мог ответить? Если честно — я был просто ошарашен! Нет, ну в чем бы я ни признавался накануне, какие бы романтические предложения ни высказывал, нельзя же словно бы нож к горлу приставлять — скажи да скажи, ты правду говорил или же опять… Ну как так можно? То есть, может быть, я что-то и говорил еще вчера, но вот сейчас именно — ничего, ну просто абсолютно ничего не в состоянии припомнить. И вообще, в чем, собственно, дело и почему я обязан что-то вспоминать?

Ах эти нежные, милые создания! Уж так они любят красивые и ласковые слова. Их хлебом не корми, дай только послушать. Я еще могу понять, когда дело происходит в колумбийской мыльной опере. Но если мужчина изрядно подшофе да еще оба находятся в известных обстоятельствах, когда ни она, ни он не имеют возможности оценить реальность беспристрастно, можно ли доверять сгоряча высказанному мнению? Приятно слышать — тут я с вами соглашусь. И верить в искренность намерений тоже можно. Даже нужно! Но ведь и то необходимо понимать, что все, что при этом было сказано, — это ведь не для протокола!

С тех пор прошло, наверное, с десяток лет. Впрочем, осенью того же года мы в последний раз встретились с Полиной. Был сырой и слякотный октябрь. Выйдя из ресторана, не торопясь отправились в сторону метро. Однако честно вам скажу, что в этот раз провожать ее домой мне отчего-то не хотелось. Она словно бы сама это почувствовала и предложила зайти к своей подруге, обитавшей там же, недалеко от площади трех вокзалов, в районе Каланчевки. В сумерках мы проплутали с полчаса, пока нашли в глухом, еле освещенном фонарями переулке стоявший на отшибе дом с покосившейся входной дверью и кривыми деревянными ступенями, ведущими наверх. Там-то и жила ее подруга, коллега по работе, вроде бы недавно к ним на службу поступила. Звали ее Нина. Не знаю, зачем Полина привела меня туда, но мне отчего-то показалось, что это было сделано вовсе не случайно, словно бы об этом было написано в том самом дневнике, который назывался Полининой судьбою.

Так вот о ее подруге. У Нины была удивительно нежная, ласкающая одним лишь своим видом кожа, я даже не представляю, с чем бы ее можно было сравнить. Все известные мне на этот счет метафоры ничего не говорят, скорее просто вводят в заблуждение. Вот, кажется, что стоит вам закрыть глаза и провести ладонью по шелковистой ткани, и вы испытаете то самое чувство, которое я испытал, прикоснувшись к руке Ниночки. Да ничего подобного! Ну ни в какое сравнение не идет.

Нина приехала в Москву в надежде поступить в торговый институт. Родители последние несколько лет почти весь заработок откладывали на оплату обучения — сажали картошку на продажу, а когда наступал грибной сезон, отец брал отпуск и каждое утро на рассвете заводил свой мотоцикл и гнал куда-нибудь во Владимирскую глухомань, под Вязники или под Муром. В тех местах опытному грибнику не составляло особого труда за несколько часов набрать сотни три-четыре отборных боровиков, а больше и не помещалось в коляске мотоцикла. Я было подумал — вот мне бы туда как-нибудь попасть, но признаюсь, опять же лень-матушка не отпускает. Да и куда девать такую прорву? Ну разве что кому-то очень надо.

Однако в Москве у Нины что-то не заладилось — то ли денег не хватило, то ли экзамены не сдала. В отличие от известных мне, весьма и весьма разговорчивых провинциалов Нина была довольно скрытна, мало о чем мне рассказывала, словно боялась, будто стоит кому-то поведать о своих делах, так непременно сглазишь, и все потом пойдет наперекосяк. Но тут, по-видимому, у каждого свой опыт, и потому свой взгляд на жизнь срабатывает. Впрочем, у меня возникло подозрение, что приметы тут были ни при чем. Скорее всего, кто-то из экзаменаторов глаз на нашу Нину положил и даже не исключено, что предъявил ей нечто вроде ультиматума — либо вместе ляжем в койку, либо в другом месте придется тебе воплощать свою заветную мечту. В пользу этого предположения говорило намерение Нины поменять желаемую профессию и, соответственно, поступать в какой-нибудь другой вуз. Ну а внешние данные этой юной провинциалки говорили сами за себя и конечно же подтверждали высказанную мной версию. Жаль только, что росточком она явно недотягивала до стандартов топ-моделей, а то ведь не исключаю, что ее могла ждать совсем, совсем иная судьба. Что до меня, такое развитие событий вашего покорного слугу вполне устраивало.

Сам не знаю, и зачем я теперь про Нину вспоминаю? Видимо, потому, что просто время для этого пришло. Время вспомнить о том, как через год, тоже осенью, гостили мы с ней в выходные дни на даче у приятеля, даже успели рано поутру в лес сходить, а после теплых проливных дождей в том сентябре грибов в лесу было видимо-невидимо. Да, что-то я опять все про грибы — ну так ведь август, сезон только начинается. И вот, чтобы вернуться нам на дачу, нужно было перейти шоссе. Если бы знать заранее, что, пробежав несколько метров, она остановится на полпути, остановится только для того, чтобы потянуть меня обратно… А слева под горку катилась огромная махина тяжелого грузовика и за ним дальше нескончаемый поток машин — его-то я и хотел опередить, чтобы не торчать нам на обочине.