«Так уже было!» — Эта мысль не давала покоя, томила и мучила. В те давние дни воительница была столь же беспомощна и ничем не могла помочь землякам. Но это были годы молодости, самонадеянности, а теперь, набравшись опыта, победив Нидхегга, она могла бы стать менее беспечной, более прозорливой. Вот и Ковна, по-видимому, решил сыграть в ту же самую игру, недоигранную ею с Нидхеггом тринадцать лет назад. Генерал решил погубить ее тем же способом, что и в то далекое время.

«Я же должна была предвидеть это! Предотвратить беду! — Сознание собственной вины обжигало душу и причиняло страдания, куда более мучительные, нежели телесная боль. — Как же можно было забыть об осторожности! Почему я не обращала внимания на предостережения Норды, отказывалась верить в приметы? Кто, кроме меня, виноват в том, что все люди, поверившие мне, пали в битве или замучены? Слава Фрейе, что, по крайней мере, Гутрун осталась невредимой».

Как ни старалась Хальд припомнить, что же произошло с ней за эти несколько дней, ничего не получалось. Последнее, что зацепилось в памяти, это лесная хижина, ночевка, Норда, расположившаяся у очага, Гутрун, лежащая около порога. Молодая колдунья отлично помнила, что до хижины они сумели добраться только к ночи, решив там заночевать. Женщины рассчитывали на следующий день в лесу поучить Гутрун волхованию. Пошептавшись с подругой перед сном, мол, скоро у Норды день рождения, она с дочерью воительницы должна приготовить сюрприз любимой наставнице. Затем пришел сон, какой-то тягостный, камнем давящий на душу, притащивший кошмары, от которых она никак не могла избавиться, как не могла и проснуться…

Теперь Хальд пробудилась. Вокруг царила непроницаемая темнота. Служительница Фрейи заскрежетала зубами — так все эти воспоминания разбередили душевную боль. Не легче было и с болью телесной: стоило пошевелиться, как отчаянно заныли плечи и руки. Она попыталась помассировать их. Не тут-то было! На запястьях звякнули тяжеленные цепи.

Только сейчас до нее дошло, почему так холодно — она была обнажена и закована в стальные цепи. Молодая ведунья приложила все силы, чтобы пошевелиться, однако широко разведенные руки и ноги накрепко прикованы к склизлой ледяной стене. Страх проник в сердце. Чтобы приободриться и успокоиться, она сказала себе: «Это все пустяки, я в любой момент могу освободиться от оков».

Хальд собрала волю в кулак, принялась тихо напевать знакомые с детства колдовские заклинания, надеясь, что вот-вот ее озарит золотой свет Фрейи. Тепло и сияние обнимут ее, цепи спадут, темнота отступит. Однако Тьма даже не шелохнулась, холод по-прежнему оставался нестерпимым, кандалы все так же удерживали ее.

«Цепи заколдованы?» — Прежние страхи всколыхнулись в ней с новой силой. «Некто, подобный Нидхеггу, вновь заточил меня в темницу?» Но как это могло случиться, ведь самый страшный колдун на свете погиб. Богиня Хель обратила властителя-чародея в гнусного дракона, таковы была причуды Повелительницы Смерти. Он проклят навеки и заключен в самых мрачных катакомбах Нифльхейма. Все это произошло на ее глазах. Нидхегг вдруг вытянулся, принялся извиваться, обернулся драконом и низринулся в жуткое подземное царство, где властвовала Хель. Тогда кто же посадил ее на цепь, поверг во мрак? Кто сумел наложить такие заклятия на сжимающие запястья и икры оковы, что даже она, достаточно опытная служительница Фрейи, не в силах справиться с заговоренным металлом? Неужели старый недруг Норды ведьма Тёкк? Да, такой мощью обладает только она, но даже если это и правда, какова же ее цель — месть? И если она оказалась в подземельях замка Тёкк, где же Норда и Гутрун? Неужели помощница Хель и их сумела захватить в плен, даже Норду Серый Плащ? Хальд с трудом верилось в такое всесилие Тёкк.

— Норда? Гутрун? — крикнула девушка в темноту.

В ответ гробовое молчание. Позвала еще раз, но никто не ответил.

Воздух в темнице был холодный и влажный. До нее долетели зловонные запахи разложения и тлена. Смесь подобралась совершенно отвратительная, от нее кружилась голова.

Хальд напрягла все силы, чтобы унять боль в мышцах, особенно в плечах и запястьях. Ныли они нестерпимо. Тут до нее дошло, что не зря ее распяли в виде косого креста. Это же знак руны «гипт»! Может, в этом все дело? Ведь известно, что этот символ часто используют в магий разврата, превращающей людей в скотов. Сам же знак олицетворяет пересечение двух начал, двух могучих сил.

Теперь, когда мысли потекли ровнее, молодая колдунья попыталась сосредоточиться и взять себя в руки. Что-то коснулось ее голых ступней, что-то плотное, негнущееся придавило волосы. Хальд глубоко вздохнула и громко, как могла, пронзительно завизжала. Прислушавшись, поняла, что на самом деле она едва пискнула, как порой в страхе попискивают крысы. Но в любом случае голоса ее не лишили. «Уже неплохо», — подумала она.

Неожиданно мускулы на икрах начали подрагивать, по телу побежали судороги.

Она изогнулась в оковах, боль ударила в запястья, заныли плечи. Подвешенная без движения во мраке, ледяном холоде, погруженная в ужас, Хальд с отчаянием ожидала, чем это все закончится?

— Там Песнь Крови! — возбужденно объявила Ялна. — Я видела ее. Ее привязали к седлу Ковны и гонят на вершину холма, к старому ясеню. — Девушка разрыдалась, а потом взмолилась:

— Боги, за что же? Светлая Скади, помоги! Они ведут ее туда, где…

— Куда они ее ведут? — спросил Тирульф.

— Нидхегг пытал ее на том самом месте тринадцать лет назад. На вершине этого холма. Сначала враги на ее глазах замучили мужа и сына, затем саму распяли на дереве и оставили умирать. Неужели они решили все повторить заново?

— Это похоже на Ковну, — уныло откликнулся Тирульф. — Значит, в тот день он был рядом с Нидхеггом. Но, возможно, на этот раз они решили просто попугать ее? Я же собственными ушами слышал, как Тёкк распорядилась взять ее живой и невредимой. Мы все головой отвечали за исполнение приказа.

— Нет, — тихо, сквозь зубы, процедила бывшая рабыня. — Если бы они хотели сохранить ей жизнь, зачем это представление. Ты вот что, — неожиданно грубо, даже с некоторым вызовом прервала она мужчину, — меня твои домыслы не волнуют. Я попытаюсь лесом обежать холм и подобраться поближе к вершине. Сопровождать меня незачем, сиди здесь и больше не цепляйся ко мне, у нас теперь дороги разные.

— Ага, — кивнул Тирульф. Он заметно помрачнел и так же грубовато продолжил:

— А ты попробуй остановить меня. Выдумала тоже, дороги у нас разные! Нет, милая, дорога теперь у нас с тобой одна, и нам с нее уже не свернуть.

Ковна и Тёкк спешились и наблюдали со стороны, как воины с обнаженными мечами, покалывая остриями Песнь Крови, погнали ее к древесному стволу. Здесь ее повернули лицом к генералу. Ковна спешился и подошел поближе.

— Помнишь, что случилось здесь тринадцать лет назад? — усмехнувшись, спросил он.

Воительница выдержала его взгляд, ничего не ответив.

— Она все помнит, — подала голос Тёкк и засмеялась. — И тебя тоже запомнила, догадывается, зачем ее притащили сюда. Взгляни, она же едва справляется со страхом. Ничего, дорогая, чему быть, того не миновать.