— Прямо какое-то неожиданное для него прозрение. Я, может быть, недооценила Анри. — И Франсин приподняла бровь. — На первый вопрос я отвечу «да». Да, я тоже всегда ощущала, что она что-то такое носит в себе. На второй вопрос ответ будет, к сожалению, «нет». У меня нет ни малейшего понятия насчет того, что это может быть. Несмотря на нашу долгую дружбу, всегда был один пункт, насчет которого Александра совершенно ясно давала понять: сюда можно, а дальше ни за что. Я приняла это, а Анри не принял. Когда-нибудь это бы его доконало. И кроме того, я просто знаю, что это было бы раньше, а не позже.

— Почему?

Франсин помедлила:

— Тело Алекс будут вскрывать, не правда ли?

Вопрос застал Эрику совершенно врасплох.

— Да, так всегда делается в случае самоубийства. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что тогда то, о чем я думаю тебе рассказать, так или иначе выйдет наружу. Совесть будет чиста, на душе станет полегче.

Франсин тщательно затушила сигарету. Эрика затаила дыхание, с нетерпением ожидая продолжения, но Франсин потребовалось довольно много времени, чтобы прикурить третью сигарету. На ее пальцах не было характерных для курильщиков желтых пятен, поэтому Эрика подозревала, что обычно она не курит одну за другой.

— Ты, наверное, знаешь, что последние полгода Алекс бывала во Фьельбаке значительно чаще, чем обычно.

— Ну конечно, сарафанное радио отлично работает в маленьких местечках. Судя по местным слухам, она приезжала во Фьельбаку чуть ли не каждые выходные, одна.

— Одна — это правда, но с оговорками.

Франсин опять замолчала, из-за чего Эрика с трудом подавила в себе желание потянуться через стол, схватить ее и вытрясти то, что она скрывала. Ей было более чем интересно.

— Она кого-то там встретила. Мужчину. Да, у Алекс не впервые возникал роман, но у меня почему-то появилось ощущение, что на этот раз все по-другому. Впервые за все то время, что мы знали друг друга, она выглядела удовлетворенной. Кроме того, я знаю, что она не могла покончить с собой, ее, без сомнения, кто-то убил. У меня нет ни малейших сомнений.

— А почему ты так в этом уверена? Хенрик не смог мне сказать однозначно и с уверенностью — могла или не могла она совершить самоубийство.

— Потому что она была беременна.

Ответ поразил Эрику.

— А Хенрик об этом знает?

— Понятия не имею. В любом случае, как ни посмотри, это был не его ребенок. Они не живут как муж и жена уже несколько лет. А когда они спали вместе, Александра всегда отказывалась иметь ребенка от Анри, хотя он много раз умолял ее об этом. Нет, ребенок, должно быть, от того, нового в ее жизни мужчины, кем бы он ни был.

— А она ничего не сказала о том, кто он?

— Нет, Алекс была, как ты, наверное, уже поняла, очень скрытная и неразговорчивая. Признаюсь, я была страшно поражена, когда она рассказала о ребенке. Но это одна из причин, почему я абсолютно уверена, что она не совершала самоубийства. Ее просто переполняло счастье, и она все время говорила об этом. Она уже любила этого ребенка и никогда бы не сделала ему ничего плохого, а тем более не отняла бы жизнь. Я впервые видела Александру такой жизнерадостной и счастливой. Думаю, могу сказать, что она мне очень нравилась в это время. — В голосе Франсин чувствовалась горечь. — Ты знаешь, у меня появилось ощущение, что она хотела каким-то образом рассчитаться со своим прошлым. Я не знаю, что там было или как она собиралась это сделать, но несколько коротких, случайно оброненных фраз то там, то сям — и у меня сложилось такое впечатление.

Наружная дверь в галерею открылась, и они услышали, как кто-то сбивает снег с башмаков на коврике возле двери. Франсин встала.

— Это, наверное, клиент. Я должна им заняться. Надеюсь, что я хоть как-то смогла тебе помочь.

— О да, я тебе очень благодарна. Вам обоим — тебе и Хенрику — за то, что вы были настолько откровенны; вы мне на самом деле очень помогли.

Они пошли к двери, и Франсин сказала посетителю, что она немедленно им займется. Перед огромной картиной с белым квадратом на синем фоне они остановились, пожали руки.

— Из чистого любопытства: сколько пришлось бы заплатить, к примеру, вот за эту картину? Пять тысяч? Десять тысяч?

Франсин улыбнулась:

— Скорее пятьдесят.

Эрика тихо присвистнула:

— Да, что тут скажешь: искусство и коллекционные вина — две области, которые для меня настоящая мистика.

— А я каждый раз едва могу справиться со списком покупок. У нас у всех есть свои белые пятна.

Они посмеялись. Эрика поплотнее укуталась в свое еще мокрое пальто и вышла наружу в дождь.

Дождь превратил снег в месиво, и какое-то время Эрика ехала довольно медленно из соображений безопасности. Она потеряла почти полчаса, пытаясь выехать из Хисенгена, куда ее все-таки по ошибке занесло. Сейчас она подъезжала к Уддевалле. Желудок напомнил о себе громким бурчанием. Действительно, она совершенно забыла о том, что надо бы поесть. Она свернула с шоссе Е-6 у торгового центра «Торп» к северу от Уддеваллы и заехала в «Макдоналдс» для водителей. Сидя в машине на парковке, Эрика быстренько запихала в себя чизбургер и скоро уже опять ехала по шоссе. Все время у нее в голове крутились мысли по поводу разговоров с Хенриком и Франсин. После их рассказов у Эрики сложился образ человека, который построил вокруг себя высоченные укрепления.

Ну и, конечно, больше всего ее занимал вопрос, кто же мог быть отцом ребенка Алекс. Франсин не верила, что это был ребенок Хенрика, но никто и никогда не может знать наверняка, что происходит у других в спальне. Поэтому Эрика все же не исключала и такую возможность, а если нет, то, во всяком случае, можно предположить, что отец ребенка — тот мужчина, с которым, как считала Франсин, Александра встречалась во Фьельбаке каждые выходные, или, возможно, у нее была связь в Гётеборге.

У Эрики сложилось впечатление, что Алекс жила как бы параллельно существованию других людей в ее жизни. Она делала что заблагорассудится, совершенно не думая о том, как это отразится на близких людях, и в первую очередь на Хенрике. Эрика отчетливо почувствовала, что Франсин очень трудно понять, почему Хенрик принимал их брак, невзирая на все обстоятельства. Более того, ей даже показалось, что Франсин презирает Хенрика за это. Но Эрика могла это понять. Она более чем хорошо знала, как эта механика работает, потому что уже много лет наблюдала за семьей Анны и Лукаса.

То, что расстраивало ее больше всего, и то, что делало невозможным для Анны попытаться изменить свою жизненную ситуацию, и то, в чем Эрика время от времени частично винила себя, было отсутствие у Анны самоуважения. Эрике пошел шестой год, когда родилась Анна, и она сразу же стала присматривать за своей младшей сестрой и защищать ее от жестокой действительности, которая самой Эрике наносила невидимые раны. И Анне никогда не приходилось чувствовать себя одинокой или отчужденной из-за того, что их мать не испытывала любви к дочерям. И то, что сама Эрика не получала от матери — ласку, добрые, полные любви слова, — она с избытком давала Анне. И опекала свою младшую сестру, как мать, и всегда смотрела на нее материнским оком.