Сэм понизил голос до шепота.

— Мара, ты понимаешь, о чем просишь? Ты хочешь сделать из меня шпиона в авторитарном государстве, одержимом мыслью вернуть свое прошлое, дабы ты могла выяснить, знают ли они, что твой клиент утаил бесценную древнюю карту? Карту, которую они сами желали бы получить?

Ей ничего не оставалось, как подарить ему свою самую обезоруживающую улыбку и сказать:

— Да.

Он задумался, одним глотком допил виски и покачал головой, словно сам себе не верил. После чего произнес:

— Думаю, я у тебя в долгу.

Лето и осень 1420 года

Пекин, Китай

Чжи, тяжело ступая, возвращается в спальный корпус. Остальные евнухи давно спят. Только не Лян, который ждет его.

Когда Чжи раздевается и укладывается на простую низкую лежанку, то слышит с соседней лежанки шепот друга:

— Что сказали про твою работу экзаменаторы?

Чжи отвечает не сразу. Ему не хочется говорить о своих подозрениях вслух, чтобы не соблазнять судьбу, способную воплотить их в действительность.

— Они притихли, когда я показал им свою карту.

— Притихли?

— Да, притихли.

— И вообще ничего не сказали?

— Мне показалось, что один экзаменатор назвал мою карту «нетрадиционной».

Лян тоненько ойкает фальцетом, типичным для евнухов. А вот Чжи каким-то образом удалось сохранить и низкие ноты в голосе, и естественную походку.

Друзья молчат. Они оба знают, что при этом режиме «нетрадиционность» равносильна ереси. И хотя официального оглашения результатов еще не было, им кажется, будто экзаменаторы уже вынесли свой приговор.

Чжи дожидается, пока Лян начинает тихонько посапывать. Только тогда при слабом свете луны он извлекает из-под лежанки прямоугольную тиковую шкатулку. Стараясь не греметь замком, он открывает крышку и засовывает руку под шелковый мешочек, лежащий сверху. Там находится его «пао», драгоценный отсеченный орган, который должен оставаться при нем всегда, если он хочет вознестись на небо полноценным мужчиной. Чжи достает тонкий свиток.

Закрывая его от посторонних глаз на случай, если какой-нибудь евнух проснулся или шпионит, Чжи разворачивает свиток. Появляется рисунок цветущего лотоса. Капли дождя, как слезы красавицы, покинутой возлюбленным, отягощают лепестки цвета слоновой кости. Цветок лотоса — это Шу. Он вспоминает их последнюю встречу несколько лет назад на новогоднем празднике в Куньяне.

В тот день он согласился выполнить просьбу родственников поступить на имперскую службу в качестве евнуха и принести тем самым благополучие всему семейству Ма. Родители и братья собрались на краю городской площади и делились радостной новостью с односельчанами, когда он оставил их. Ему хотелось побыть одному, провести последний праздник Нового года нормальным юношей, а не будущим полумужчиной. Бродя между рыночными рядами, среди гор шелка и пряностей, он увидел Шу.

Она шла ему навстречу медленной грациозной поступью, которая с самого начала его пленила. Он смотрел, как колышутся от движения ее черные волосы, и молча подбирал слова, чтобы рассказать ей о своем решении. Шу приблизилась, и он увидел, что ее темные глаза полны слез. Сразу стало понятно, что ему ничего не придется говорить. Новость успела дойти и до нее.

Он осмелился произнести вслух ее имя и прикоснуться ладонями к лицу Шу — в первый и последний раз. Смахнув ее слезы, когда они потекли по щекам, он стал извиняться за то, что покидает ее навсегда. Она поднесла палец к его губам и произнесла слова прощения, которые он так жаждал услышать:

— Я понимаю…

Чжи снова смотрит на рисунок лотоса, созданный в ту одинокую ночь, когда он, рискуя получить бамбуковых палок, тихонько пробрался в студию. Он молится Аллаху, что ошибся в реакции экзаменаторов. Ибо только его продвижение и сопутствующее возвышение его семейства будут означать, что его жертва и отказ от нормальной жизни чего-то стоят. Только тогда он будет достоин прощения Шу.

На следующее утро Чжи подает чай мастеру Шэню, одному из восьми директоров Главного церемониального управления. Он держит чашку обеими ладонями и поднимает ее на уровень груди. Он приближается к мастеру и опускается перед ним на колени, склонив голову в знак почтения. Потом он протягивает чашку.

Чжи слышал, как мастер говорил остальным, что он исполняет чайную церемонию безукоризненно. Когда-то он гордился этим, так как пользовался особым расположением мастера. Теперь же, когда Чжи считает, что провалил экзамен, он боится, что подавать чай и будет вершиной его карьеры.

Мастер тянется к чашке, но тут охранник объявляет о приходе посыльного. Чжи поднимается с колен, так как должен поприветствовать курьера и забрать почту. Он подходит к рабочему столу мастера, чтобы зарегистрировать в официальных реестрах донесение.

Чжи разворачивает свиток на столе. Он должен ознакомиться с его содержимым, прежде чем доложить о нем мастеру. Мастер все больше и больше полагается на Чжи, по мере того как тот делает успехи в учебе. Чжи помогает мастеру обрабатывать бесчисленные послания, доставляемые в управление, и координировать политику между столицей и провинциями. Чжи просматривает документы, присланные имперскими чиновниками, оценивает их и составляет предварительные рекомендации для мастера. Он не просто подает чай, он делает гораздо больше.

Чжи с удивлением замечает собственное имя, упомянутое в тексте. Хотя он догадывается о содержании свитка, но понимает, что не может продолжать чтение, поэтому передает свиток мастеру и ждет. Чжи давно привык стоять в стороне в ожидании, но на этот раз ему кажется, что мастер бесконечно долго знакомится с текстом. Наконец мастер произносит:

— Ма Чжи, решение относительно команды адмирала Чжэна принято. Ты переходишь в подчинение к директору Тану.

Чжи сохраняет почтительное выражение на неподвижном лице, отвешивая благодарственный поклон. И все же его сердце радостно бьется от одной мысли, что его, возможно, выбрали, что жертва принесена не напрасно. Однако когда он направляется по длинным коридорам в покои директора, радость постепенно утихает, а вместо нее приходит опасение, что его ждет отказ.

Он заставляет себя отвлечься, принимаясь разглядывать евнухов, ожидающих перед дверьми покоев. Чжи предполагает, что это кандидаты в экспедицию. Он внимательно вглядывается в лицо каждого евнуха, выходящего из кабинета, стараясь догадаться о результате беседы, но все лица непроницаемы. Чжи продвигается в начало очереди и слышит, как выкликают его имя. Он на секунду задерживается, произнося слова молитвы, а затем проходит красную арку с алыми лакированными пилястрами по бокам и оказывается в заполненной людьми комнате. Чжи опускается на колени перед директором.