Получается, что не в скинах дело. Тянется все гораздо дальше. И выше.

Почему они такие? Как мы вообще дошли до жизни такой? Почему вместо того, чтобы подраться на стадионе, парни делают себе татуировки в виде свастики и бродят по улицам в поисках… В поисках чего? Если это не понять, тогда не разобраться, зачем хороший мальчик Вадим Арсеньев влился в ряды идиотов? А не разобравшись с этим, не поймешь, что привело его на этот чертов рынок и почему так нелепо оборвалась его жизнь. И дело здесь не только в деньгах.

Константин Рокотов инстинктивно чувствовал, что приближается к разгадке тайны, которая гораздо больше, важнее и пострашнее, чем мелкие уличные разборки прыщавых подмосковных подростков и усатых арбузников из Азербайджана…

Самое тяжелое — визит в дом погибшего — Константин Рокотов отложил на конец дня.

Оленька избавила детектива от необходимости представляться Евдокии Семеновне и объяснять цель визита.

Ольга предупредила меня, что вы зайдете. — Евдокия Семеновна встретила гостя, по старомосковской привычке спрятав руки под фартуком. — Девять дней завтра будет, кое‑кто из родни соберется у меня. А мы с вами Вадика помянем сегодня, не дожидаясь.

Константин не стал отказывать женщине, потерявшей все, ради чего стоило жить.

Пригласив гостя на кухню, Евдокия Семеновна осторожно открыла разболтанную дверцу старенького холодильника, еще советских времен, и достала немудреную снедь. На столе появились грибки домашние, квашеная капуста, соленые огурцы и вареная колбаса. Водку Евдокия Семеновна достала из стенного шкафчика. Как и положено в ладной семье, водка была в графинчике с затейливым узором «под хрусталь» и высокой пробкой. Все недорого, по средствам, но достойно. Налили и, не чокаясь, выпили.

Константин с болью отметил, как задрожали руки пожилой женщины и как она торопливо налила вторую и выпила, не дожидаясь гостя. Константин понял, что если она будет так пить и впредь, то не так уж много времени пройдет, прежде чем на небесах состоится встреча сына и матери.

Я не стану отрывать вас от забот. — Рокотов–младший кивнул на большую эмалированную кастрюлю с булькавшим в ней будущим холодцом. — Можно мне посмотреть фотографии Вадима, какие есть?

Да, конечно же! — засуетилась Евдокия Семеновна. — Вы уж меня извините, сами понимаете…

Она исчезла из кухни и вернулась через пару минут, держа в руках толстый фотоальбом.

Не такой, какие штампуют сейчас, целиком из пластика, невесомый. Это было солидное изделие из картона, обтянутое синим плюшем. На обложке красовалась картина из далекого прошлого, вероятно, старая открытка: пионер с гордостью показывает отцу и матери модель аэроплана. Отец положил сыну руку на плечо и задумчиво смотрит вдаль, а мать с гордостью поглядывает на сына.

Константин переворачивал тяжелые страницы альбома, каждый лист которого был переложен папиросной бумагой, и слушал Евдокию Семеновну:

…вот Вадик в детском садике. Фотограф все никак не мог его усадить на игрушечного коня, Вадик убегал и прятался. Стеснительным очень рос… А это он в школе, на занятиях по труду. Моего Модеста Петровича пригласили к Вадику в школу провести показательные занятия по работе с деревом. Так Вадик едва не сбежал с занятий, снова чего‑то стеснялся. Может, того, что обзовут «папенькиным сынком» или еще как…

А самых последних фотографий у вас нет?

Нет, — с явным сожалением протянула Евдокия Семеновна и, всхлипнув, выдавила: — Даже на могилку, ка памятник, пришлось старую взять, вот эту, где он с отцом фотографировался у цирка на Цветном бульваре. Мой двоюродный брат возьмет ее, увеличит…

Скажите, а кого вы знаете из его друзей?

Никого не знаю, он ведь замкнутый очень стал, как мы переехали, значит, на новое жилье… — Евдокия Семеновна бросила странный взгляд на стены кухни. Этот взгляд не укрылся от внимания Константина. Он решил подробнее узнать о «переезде», но уже по своим каналам.

Вы разрешите мне посмотреть на вещи Вадима? — На Константина угнетающе действовала давящая атмосфера дома, из которого постепенно, по человеку, уходила жизнь. Он не хотел затягивать визит.

Смотрите… — пожала плечами Евдокия Семеновна, кивнув в сторону коридора.

Чувствовалось, что ей самой в тягость приход человека, который, как он ни старайся, все одно не вернет ей сына.

Выходя из кухни, Рокотов–младший слышал, как звякнула пробка графина. Евдокия Семеновна явно собиралась осушить графинчик в одиночестве.

Узнать комнату Вадима было просто — на двери висел огромный плакат с изображением отряда молодых бритоголовых людей, вскинувших руку в характерном приветствии. Присмотревшись, Константин увидел, что безволосые парни маршируют не по асфальту, как показалось сначала, а по телам людей с черной кожей. Надпись на английском объясняла все: «Убивай всех! Господь рассортирует!»

В комнате его внимание сразу привлекла сложенная на кровати камуфлированная одежонка. Рядом на полу стояли высокие кожаные ботинки. Все чистое, постиранное, словно ждало своего непутевого хозяина…

Рокотов–младший приподнял ботинки и покачал головой. Чистая пытка — в гражданской жизни таскать такую тяжесть на ногах каждый день.

«Или Вадим решил, что теперь для него каждый день — война?» — предположил Константин и постарался запомнить эту мысль.

Порывшись в карманах брюк и куртки Вадима, Константин ничего не нашел, кроме мятой пачки дешевых сигарет. Собирался уже сунуть сигареты обратно в карман, покрытой замытыми пятнами крови куртки–бомбера, но его внимание привлекли несколько линий, проведенных шариковой ручкой на пачке. Повертев пачку в руках, Константин с трудом разобрал несколько слов и понял, что перед ним некий план. Сопоставив сокращенные названия улиц и линии и поразмыслив, он пришел к выводу, что здесь изображена местность в окрестностях Черемушкинского рынка. Не было понятно только, что обозначал крестик, тщательно прорисованный в углу. Здесь был, насколько помнил Константин, пустырь, рядом — стройка.

Сунув пачку себе в карман, он бегло просмотрел ящики письменного стола. Учебники, тетради, исписанные аккуратным, даже несколько девчачьим почерком. Множество мелочей, не нужных взрослому человеку, но играющих значительную роль в жизни подростка: сломанные зажигалки, пустые коробки из‑под аудиокассет, разорванные мотоперчатки, блестящие металлические заклепки для одежды.

Констания уже было собирался уходить, но его внимание привлекла большая коробка из‑под обуви, стоявшая на платяном шкафу. Пришлось пару раз подпрыгнуть, прежде чем коробка оказалась в руках Константина. Он снял ее и высыпал содержимое на кровать. Мда–а-а! Чего здесь только нет. И сразу стало ясно, почему Вадим держал коробку на такой верхотуре.

Фотографии Адольфа Гитлера: на партийном съезде, в машине, среди мальцов в шортах и черных галстуках. И везде фюрер с вскинутой в приветствии рукой. А еще были значки со свастикой, флажки со свастикой, алюминиевые перстеньки со свастикой, нашивки со свастикой и еще бог знает что, но с неизменной свастикой. И еще брошюрка Эрнста Рема «Национал- социалистическая революция и штурмовые отряды».