– Нет, отец Симон! Второй раз перед всеми вами не согрешу. Теперь я с тобой буду до конца… до любого…

Известие о бегстве митрополита Алексия и приказ Великого князя Литовского Ольгерда о его немедленной казни князь Федор получил почти одновременно. Испуг и ярость овладели им безмерно. Князь понимал, что означает невыполнение воли могущественного литвина, фактически уже давно отрезавшего от Орды киевские земли. Он будет смещен, он будет раздавлен, ему, словно провинившемуся подчиненному Ольгерда, останется лишь один путь – в петлю!

– Куда они ушли? – дико закричал Федор на своего тысяцкого, которому поручил встречу двух якобы приотставших московских ладей на киевских пристанях. – Алексия с ними видели?!!

– Нет, но…

– Что но?! Может, его и не было на той ладье? Может, его где-то здесь прячут монахи проклятые в своих пещерах?! Может, его берегом везут на север?! Почему только двое охраняли этого проклятого московита?! Ты что, гад, смерти моей хочешь?

– Дозволь пустить людей вдогон? – едва смог перебить князя боярин. – Я пущу два быстрых челна, конных берегом вверх и вниз по течению. Я с факелами обыщу все пещеры. Уже сегодня я брошу всех этих дерзких к твоим ногам, князь.

– Достаточно будет одной головы Алексия, – чуть успокоившись, ответил Федор. – Остальные руби на месте. Но смотри… Не сделаешь, что пообещал, – своей лишишься!!

Всех своих ратных бросил в погоню маститый боярин. Словно пальцы ранее сжатого кулака, выстрелили они в разные стороны. Но это отчасти было спасением для Ивана и его людей, ибо в каждом таком пальце насчитывалось не более трех десятков ратных! Лишь вниз по течению Днепра устремилось полторы сотни…

…Олег уже несколько раз бросал на Симона, стоявшего у руля, выразительные взгляды, но тот лишь отрицательно покачивал головой:

– Рано! Не добрались еще наши до второй ладьи! Пешими ж в степи их, словно куроптей, словят. Погодим еще немного.

Наконец и он решил заканчивать бегство водой. Положил рулевое весло вправо, как вдруг услышал от спутника:

– А вот это уже поздно, Симон! Нельзя нам теперь себя на берегу казать. Дальше плыви.

Обернувшись, монах увидел летевших бешеным карьером всадников на правом берегу. Порыв ветра донес их торжествующие выкрики. Олег был прав – показать, что их лишь двое на борту – значит развернуть этих торжествующих недругов назад, к Двине.

– Ничего, – как можно спокойнее произнес он. – Течение не устанет, а лошади скоро из сил выбьются. Ну, а если завидим табун конский на нашей стороне – чалимся без раздумий. Уйдем!

Вскоре река сделала крутой поворот. Союзник-ветер задул в борт, скорость намного упала. Стремниной ладью стало прижимать к правому берегу. Оттуда уже не раз летели стрелы, пока не доставая судно. Совсем немного не доставая…

Два узких стремительных челна, полных ратных и с заметными бурунами под носами, оба увидели одновременно.

– А вот и наша смертушка торопится, – как-то обыденно произнес Олег, щуря глаза. – Как считаешь, Симон, искупил я грех свой рядом с тобою? Примет меня Господь?

– Мы рука в руку к трону его небесному взойдем, Олег! За други своя смерть имаем, за это любой грех с нас снят будет.

– И с тебя? Неужто монах тоже грешен бывает?

– Я СЕЙЧАС согрешу, Олег! Ибо сам из жизни хочу уйти и тебе предложить то же желаю.

– Пошто? Думаешь, нас эти изверги пощадят, после того как повяжут?

– Нет. Но уверен, что пытки выдержать не сможем и выдадим, кончины своей страстно желая, где им остальных искать. Нельзя нам живыми им даться теперь, брат!

Олег задумался лишь на мгновение.

– Тогда… кончи меня первым. Я тебя там, пред вратами небесными, подожду…

Симон отрицательно мотнул головой. Сметив расстояние до преследователей, неспешно прошел в нос ладьи, откупорил сосуд с длинным горлышком. Налил оттуда в ковш темного красного вина. Снял с пальца постоянно носимый перстень, данный еще князем Симеоном, открыл его и всыпал в хмельное зеленоватый порошок. Легкое шипение, едва заметное шевеление жидкости. Слабая улыбка легла на губы инока.

– Причастимся этим, Олежка! Вишь, когда, наконец, подарок князев пригодился… Великий князь баял, что сразу отходят с него.

Олег перекрестился, отлил половину в другой ковш:

– Прими! Не ровен час, выроню при последнем вздохе. Благослови напоследок, отец Симон!

Они выпили одновременно. Питие огненным жгутом прошло по пищеводу, мертвой хваткой перехватило горло, крепкой дланью сжало сердце. Симон улыбнулся. Последнее, что он успел увидеть – яркий луч солнца, вырвавшийся вдруг из-за облаков. Словно Господь указывал им обоим их дальнейший путь…

А тем временем все остальные слуги Василия Вельяминова и юного князя Дмитрия без роздыха работали веслами, по очереди сменяя друг друга. Ушкуй и впрямь оказался легок на ходу, течение Двины было бессильно помешать сколь-нибудь заметно беглецам. На берегах встречались то рыбаки, стоящие станом возле широких заводей или длинных затонов, то татарские семьи, выпасающие гурты овец либо косяки лошадей. Охотников за людьми, к счастью, не оказалось.

Позади были три часа сумасшедшего бега с носилками в напряженных руках, когда легкие уже не могли вбирать воздух без хрипа, когда сердцу не хватало грудной клетки, когда злейшим врагом становился свалявшийся закуржавленный ковыль, предательски хватающий за ноги при каждом новом шаге. Митрополит Алексий покорно лежал на парусине, вверив свое тело и судьбу потным бородатым мужикам. Его спутник Леонтий попытался раз поспеть за московитами своими ногами, но очень быстро понял тщетность этих желаний облегчить им путь. Позади была радость встречи, когда дозорный на яру радостно замахал руками, когда высыпали поджидавшие с нетерпением друзья, когда горячее мясное варево сладостно полилось в голодные телеса и когда иссохший мужчина в грязных одеждах, превзнемогая нечеловеческую слабость, истово благословил всех ратных на дальнейший путь и подвиг.

Иван Федоров заставил себя не думать о двух оставшихся на Днепре. Он мысленно вверил их судьбы иным, высшим силам и теперь все помыслы устремил на поиск наилучшего обратного пути домой.

Старшого все больше и больше беспокоило состояние Алексия. Митрополит с явным подъемом встретил свое освобождение, но теперь предшествующие истязания холодом и голодом вместе с двумя ночами, проведенными на морозе у реки, вновь ослабили его. Глаза сухо горели, владыка часто хотел пить, облизывая пересохшие губы. Лихорадка явно съедала уже не молодого человека.

Леонтий, чувствовавший себя гораздо лучше, как-то подошел к Ивану:

– Роздых где-то нужно владыке устроить. В тепле. Иначе, боюсь, не довезем.

– Сам вижу. Но как это сделать, как? Черниговцы вроде как не под Ольгердом себя числят, на деле ж давно его власть тута! А стало быть, и глаз литовских на каждом боярском дворе предостаточно!! Думаешь, скроем, кого везем, коли наверняка уж Федоровы гонцы здесь побывали?