Герцог кивнул.

Я огляделась: мы стояли рядом с Локаст-стрит, отсюда рукой подать до аптеки Питермана.

– Эй, ты, – велела я одному из носильщиков. – Беги в аптеку, принеси кувшин крепкого кофе. Он оплатит, – добавила я, рукой указывая на герцога.

Вокруг понемногу собиралась толпа. Это плохо: неподалеку была хирургическая доктора Хебди, и он в любой момент мог выглянуть на шум. Сейчас только этого шарлатана с ланцетом наперевес нам не хватало.

– У вас астма, – повернулась я к герцогу и встала на колени, чтобы видеть его лицо, пока считаю пульс.

Сердце уже не частило, хоть стучало немного вразнобой: должно быть, тот самый «парадоксальный пульс», который иногда наблюдается у астматиков, когда на выдохе сердце стучит быстрее, а на вдохе замедляется. Хотя диагноз и без того понятен.

– Вы знали?

Он кивнул, выдыхая сквозь вытянутые губы.

– Да, – коротко добавил он и втянул воздух.

– К доктору обращались? – Кивок. – Неужто он рекомендовал вам нюхательные соли?!

Я жестом указала на флакончик в кармане. Герцог покачал головой.

– Это из-за… обмороков. Иногда… и такое бывает.

– Ясно.

Я запрокинула ему голову, рассматривая зрачки: вполне обычные на вид. Спазм ослаб, и герцог это тоже ощутил; плечи у него опали, синева с губ ушла.

– Во время приступа астмы их использовать нельзя: кашель станет сильнее, мокроты будет больше.

– …Да что ж вы столбом стоите-то, а?! Ну-ка, парень, живо беги за доктором! – донесся из толпы пронзительный женский голос. Я поморщилась, и герцог, заметив мою гримасу, удивленно приподнял бровь.

– Поверьте, этот доктор вам не понравится.

Я встала и задумчиво оглядела толпу.

– Благодарю вас, но нет, доктор нам не нужен. – Я чарующе улыбнулась. – Всего лишь приступ желудочной колики. Съел что-то несвежее. Уже все хорошо.

– Как по мне, мэм, выглядит он не очень, – с сомнением произнес другой зевака. – Лучше все-таки позвать врача.

– Пусть уже подыхает! – раздался вопль из задних рядов. – Чертов красномундирник!

По толпе пробежал странный ропот, а у меня засосало под ложечкой. До этого момента люди не видели в герцоге британского офицера, просто собрались полюбоваться на занятное зрелище. Но теперь…

– Леди Грей, я приведу врача!

К моему ужасу, сквозь толпу, орудуя тростью с золотым набалдашником, пробирался мистер Колфилд – видный тори.

– А ну, брысь отсюда, оборванцы!

Он заглянул в портшез и приподнял шляпу.

– К вашим услугам, сэр! Считайте, помощь уже в пути!

Я схватила Колфилда за рукав. В толпе, слава богу, пока разгорались споры. Одни осыпáли нас с Пардлоу проклятиями, другие, лоялисты (а может, просто здравомыслящие люди, не считавшие своим патриотическим долгом избивать на улице больных стариков), столь же шумно протестовали.

– Нет-нет! – прошептала я. – Пусть за врачом идет кто-нибудь другой. Нельзя бросать его светлость одного!

– Его светлость?..

Моргнув, Колфилд выудил из маленького футляра пенсне, приложил к носу и заглянул в портшез. Пардлоу надменно, несмотря на свист в легких, ему кивнул.

– Герцог Пардлоу, – поспешила я сказать, все еще цепляясь за рукав Колфилда. – Ваша светлость, позвольте представить вам мистера Финиса Грэма Колфилда.

Я неопределенно помахала рукой, но, заметив наконец носильщика с кувшином, бросилась ему наперерез, чтобы перехватить прежде, чем того засосет разъяренная толпа.

– Благодарю. – Я выхватила кувшин. – Надо увезти его прежде, чем толпа озвереет… еще больше, – уточнила я, услышав, как от крыши портшеза – хрясть! – отскочил булыжник.

Мистер Колфилд пригнулся.

– Эй! – в бешенстве заорал носильщик: уж больно вероломно покушались на источник его дохода. – А ну прочь, все вы!

Стиснув кулаки, он попер на толпу, но я схватила его за плечо и сказала с нажимом:

– Уносите герцога… и свой портшез отсюда. Отвезите его в…

Только не в «Королевский герб», тот считается оплотом лоялистов, и это лишь раззадорит тех, кто двинет вслед за нами. Тем более мне не хотелось вновь оказаться во власти герцога.

– Отвезите нас к дому семнадцать по Честнат-стрит! – выпалила в итоге я и, выудив из кармана монету, сунула ему в руку. – Живей!

Тот без раздумий взял деньги и бегом, не опуская кулаков, заспешил к портшезу. Я, прижимая кувшин с кофе к груди, заковыляла вслед в красных марокканских туфлях на каблуке. Только теперь заметила на рукаве носильщика нашитый номер: тридцать девять.

Портшез уже осыпало градом камней; второй носильщик – номер сорок – отмахивался от них, как от пчел, и орал: «Чтоб вам сдохнуть!» – а мистер Колфилд вторил ему в более благовоспитанной манере: «Прочь!» и «Уходите!», грозя тростью самым смелым мальчишкам, которые так и норовили подобраться поближе.

– Вот, – выдохнула я, прижимаясь к боку портшеза.

Хэл, судя по сипящему свисту, был еще живой. Я сунула ему в руки кувшин с кофе.

– Выпейте… до дна, – велела я. – И продолжайте дышать.

Я захлопнула дверь, с некоторым злорадством щелкнула задвижкой и, выпрямившись, обнаружила рядом Жермена, старшего сына Фергуса.

– Опять у вас беда стряслась, Grand-mère?[5] – спросил он, ничуть не смущаясь летевших в нас камней, к которым добавились куски свежего навоза.

– Да, наверное… – ответила я. – Только не надо…

Договорить не успела: Жермен повернулся к толпе и на удивление громко заорал:

– ЭТО МОЯ БАБУЛЯ! Хоть ВОЛОС у нее троньте, и я…

В толпе захохотали, и я торопливо вскинула к голове руки. Совсем забыла про упавшую шляпку! Теперь волосы – те, что не прилипли к мокрому лицу и шее, – торчали во все стороны пушистым облаком.

– Да я вам каждому бока намну! – орал Жермен. – Да, ТЕБЕ, Шеки Лоу. И тебе тоже, Джо Грум!

Двое мальчишек замешкались, опуская куски навоза. Видать, хорошо знали Жермена.

– А моя бабуля вашим родителям расскажет, чем вы тут занимаетесь!

Это решило вопрос: мальчишки торопливо попятились, побросав навоз на землю, и старательно сделали вид, будто вообще не поняли, откуда тот взялся.

– Идем, бабуля.

Жермен взял меня за руку. Носильщики, неуклюже присев, подняли портшез. В чертовых туфлях мне за ним не поспеть. Поэтому я сбросила их – и ровно в этот момент увидела пухлого доктора Хебди: тот пыхтел, торопясь вслед за угрюмой женщиной, которая первой предложила позвать его на помощь. Теперь она триумфально вышагивала в ореоле собственного героизма.