Впрочем, вскоре он обнаружил, что стоит это будет не так уж много, потому что у арабов тоже была незаконно добытая технология хичи, о которой Вэн говорил Долли.

Первое, что люди узнали о давно исчезнувших хичи, это то, что те любили строить туннели: примеры этой их работы были обнаружены под поверхностью планеты Венера. И прорывали они эти туннели с помощью технологического чуда – полевого проектора, который ослаблял кристаллическую структуру камня, превращая его в нечто вроде жидкой грязи; эту грязь они выкачивали и покрывали поверхность туннеля твердым плотным голубым блестящим металлом хичи. Такие полевые проекторы были найдены, но их нет в частном владении.

Однако, похоже, группа мистера Лукмана обладает доступом к ним... а это означает не только деньги, но и влияние... и по отдельным замечаниям во время отдыха или еды Уолтерс заподозрил, что этими деньгами и влиянием они обязаны человеку по имени Робинетт Броадхед.

Соляной купол был найден, места для бурения подобраны, главная работа экспедиции выполнена. Оставалось только проверить еще несколько возможностей и завершить исследования. Даже Лукман несколько расслабился, а по вечерам все чаще разговоры заходили о доме. Оказалось, что их дом вовсе не Ливия и даже не Париж. Это Техас, где у них оставались в среднем по 1,75 жены и с полдесятка детей на каждого. Не очень равномерно распределенных, как мог судить Уолтерс, но здесь арабы, вероятно, умышленно, не вдавались в подробности. Чтобы побудить их к большей откровенности, Уолтерс стал рассказывать о Долли. И рассказал больше, чем собирался. О ее крайней молодости. О ее представлениях. Ее наручных куклах. Он рассказал, как искусно делает Долли этих кукол – утку, щенка, шимпанзе, клоуна. И лучше всех – хичи. У хичи Долли уходящий назад лоб, клювастый нос, торчащий подбородок, глаза раскосые, как на египетских настенных росписях. В профиль такое лицо – почти сплошная наклонная линия: все это, конечно, вымышлено, потому что никто не видел хичи.

Младший из ливийцев Фавзи рассудительно кивнул:

– Хорошо, когда женщина зарабатывает деньги.

– Дело не только в деньгах. Это дает ей занятие, понимаете? Но все же я боюсь, что ей скучно в порту Хеграмет. Поговорить не с кем.

Ливиец по имени Шамин тоже кивнул.

– Программы, – мудро посоветовал он. – Когда у меня была только одна жена, я купил ей несколько программ для того, чтобы у нее была компания. Помню, особенно ей нравились «Дорогой Эбби» и «Друзья Фатимы».

– Я бы хотел, но на Пегги пока еще ничего подобного нет. И ей очень трудно. И я не могу ее винить. Иногда мне хочется любви, а она... – Уолтерс смолк, потому что ливийцы рассмеялись.

– Во второй суре сказано, – с грубым смехом заявил Фавзи, – что женщина наше поле, и мы можем возделывать это поле, когда захотим. Так говорит Аль Бакара, по прозвищу Корова.

Уолтерс, сдерживая возмущение, решился пошутить:

– К сожалению, моя жена не корова.

– К сожалению, твоя жена не жена, – насмехался араб. – У себя в Хьюстоне таких, как ты, мы зовем подкаблучник. Позор для мужчины.

– Послушайте, – начал Уолтерс, покраснев; но потом сдержался. У кухонной палатки Лукман отмерял ежедневные порции бренди; он нахмурился при звуках голосов. Уолтерс принужденно улыбнулся:

– Мы никогда не согласимся, – сказал он, – но не будем ссориться. – И попытался сменить тему. – Интересно, – сказал он, – почему вы решили искать нефть именно на экваторе?

Фавзи поджал губы и пристально посмотрел на Уолтерса, прежде чем ответить:

– У нас есть много указаний, что тут может быть нефть.

– Конечно. Все эти снимки, они ведь опубликованы. Это не тайна. Но в северном полушарии, в районе Стеклянного моря, местность еще более многообещающая.

– Хватит! – прервал Фавзи. – Тебе платят не за то, чтобы ты задавал вопросы, Уолтерс.

– Я только...

– Ты вмешиваешься не в свое дело, вот что ты делаешь!

Снова голоса зазвучали громко, но на этот раз Лукман подошел с их восьмьюдесятью миллилитрами бренди для каждого.

– В чем дело? – спросил он. – О чем спрашивает американец?

– Неважно. Я не ответил.

Лукман некоторое время смотрел, держа в руке порцию бренди Уолтерса, потом неожиданно поднес ее ко рту и выпил. Уолтерс подавил протест. Не имеет значения. Он совсем не хочет пить с этими людьми. И вообще тщательное отмеривание миллилитров не мешает Лукману пропускать порцию-другую в одиночестве, потому что лицо его покраснело, а голос охрип.

– Уолтерс, – взревел он. – Я наказал бы тебя за твое вынюхивание, но это неважно. Ты хочешь знать, почему мы ищем здесь, в ста семидесяти километрах от того места, где будет сооружена петля? Тогда посмотри вверх! – И он театрально указал на темнеющее небо и со смехом ушел. Через плечо бросил: – Больше это не имеет значения!

Уолтерс посмотрел ему вслед, потом поднял глаза к ночному небу.

Яркая голубая бусина скользила на фоне незнакомых созвездий. Транспорт! Межзвездный корабль «С.Я.Броадхед» вышел на высокую околопланетную орбиту. Уолтерс видел, что корабль снижается, приближаясь к планете, огромный спутник в форме картофеля, сверкающий голубым в безоблачном небе планеты Пегги. Через девятнадцать часов он снизится. Но еще до этого Уолтерс должен быть в своем шаттле, участвовать в лихорадочной разгрузке, в перевозке пассажиров первого класса или в подталкивании капсул, в которых перепуганные иммигранты доберутся до своего нового дома.

Уолтерс про себя поблагодарил Лукмана за то, что тот выпил его бренди: он не может позволить себе спать этой ночью. Пока четверо арабов спали, он снимал палатки и собирал оборудование, нагружал его в свой самолет, разговаривал с базой в порту Хеграмет, чтобы подтвердить свое назначение на шаттл. Подтвердил. Если завтра к полудню он будет в порту, то сможет участвовать в разгрузке огромного транспорта и подготовке его к обратному рейсу. На рассвете он поднял бранящихся арабов. Через полчаса они уже были на борту самолета на пути домой.

Он вовремя добрался до аэропорта, хотя внутри него что-то шептало:

– Слишком поздно. Слишком поздно...

Для чего слишком поздно? Вскоре он узнал. Когда он попытался заплатить за горючее, на указателе банковского счета вспыхнул нуль. Ничего нет на их общем с Долли счете.

Невозможно! Так ли уж невозможно? подумал он, глядя на то поле, где несколько дней стоял посадочный аппарат Вэна и где теперь его не было. И, придя домой, он не удивился увиденному. Банковский счет пуст. Одежда Долли исчезла, ее куклы тоже, и, конечно, не было и самой Долли.

В то время я не думал об Оди Уолтерсе. А если бы думал, то, конечно, поплакал бы о нем – или о себе. Решил бы, что это неплохой повод для плача. Я хорошо знал эту трагедию, когда исчезает горячо любимый человек, моя собственная утраченная любовь годы и годы тому назад была заключена в черную дыру.