— Трубы, трубы горели у пассажира!.. — диагностировал Дмитрий Всеволодович. Федя не понял, переспросил. — Выпить с утра хотелось! Похмелье мучило. Так что не вышло на этот раз «свободное повествование»… Не задался «нарратив»…

— Ты считаешь, не вышло? — удивилась Анна. — По-моему, просто блестящее интервью. Идеальное. Ну-ка, Федя, давайте им всем покажем. Вспомним, с чего начинается…

— С водки! — снова встрял Дмитрий Всеволодович.

— Начинается интервью с того, — невозмутимо продолжила Анна, — с того, что мучик задаёт тему…

— Мученик? — снова не понял Федя.

— «Му́чик» — это мужчина, — перевёл Белявский. — На Анином языке. «Же́чка» — женщина. Анна Вадимовна у нас крупный специалист по гендерным отношениям…

— Про жену, про детей, про работу — ни слова. Лошадь споткнулась — в восемьдесят восьмом году! Вы уже родились тогда, Федя? Из всей своей жизни он выбирает один-единственный эпизод. Почему?

Фёдор задумался.

— Знаете… Когда расшифровываешь, делается заметно, что женщины говорят дольше… И более плавно: вот она родилась, детство, юность… последовательно. А мужчины — обычно отрывисто…

— Очень точное слово: отрывок. Отрезок. Точное наблюдение, — похвалила Анна. — А почему так получается, что жечки — плавно, а мучики — отрывисто? Лёля, скажете нам что-нибудь?

Лёля не шевельнулась.

— Я… — Федя потёр лоб, — я не думал об этом…

— Очень просто: разные функции. Всегда танцуйте от функции. Жечка кто? Хранительница очага. Очаг надо хранить постоянно, всё время. Отсюда — жечка реализуется во временной непрерывности, в протяжённости. Она рассказывает по порядку, занудно: родился — вырос — женился — развёлся… Но, в сущности, сами события — второстепенны. Для жечки главное — что течение жизни не прерывается… А для мучика? — («Какая умная! — подумал Федя. — И ведь, пожалуй, умнее мужа…») — Какая у мучика функция? Кто он такой? Он добытчик. Он выследил мамонта, бросился — и либо мамонт его, либо он мамонта. Короткий отрезок, вы правы, Федя: отрывок. Схватка. Всё, что происходило до схватки, в этот момент отменяется — «родился, женился»… важно одно: кто кого? Кто кого сейчас? Важен кратчайший отрывок, точка во времени. И, допустим, победа! Вернулся с победой. С добычей. Рога какие-нибудь повесил гордиться… бивни… Что там ему подарили?.. Этому прыгуну?

— Гуся… — отозвался Федя, буквально смотря Анне в рот. У Анны были узкие губы и небольшие, ровненькие белые зубки. Особенно характерными были клычки, может быть недоразвившиеся: очень маленькие и остренькие, треугольные. Эти неправильные клычки придавали ей очарование.

— Точно, гуся. И что в этом гусе, да? Если смотреть объективно? Кабы он с голоду умирал — ну понятно; если бы гусь ему жизнь спас в голодный год…

— Да! А здесь — исключительно символ!.. — подхватил Федя.

— Конечно. Но если внимательно присмотреться… — Анна слегка склонила голову набок. — Вам не кажется, Федя, что это ещё и символ ничтожности? Ладно бы он прыгнул выше, дальше, быстрее куда-нибудь доскакал… Нет: какой-то жалкий «экстравагантный» прыжок. Просто лошадь ногой зацепилась. И это — главное, что случилось с ним в жизни. У вас не возникает этого ощущения мелочности, ничтожности?..

— Да, вы знаете, я обратил внимание, что очень часто из всей судьбы запоминается одна маленькая деталь, совершенно случайная! Даже если рассказывают о самых близких — о матери, об отце — бывает, что вспоминают одну-единственную фразу, самую незначительную, деталь одежды…

— Всё так, — нетерпеливо кивнула Анна, — но я не про случайность сейчас говорю, а про закономерность.

Танцуем от функции: мучик — добытчик. В более развитом обществе — пахарь, работник. Функция — обеспечить семью. Вот мой собственный прадед. Он был зажиточный человек, держал шесть коров, лошадей. К нему пришли раскулачивать. Две коровы — уже считалось кулак. Он был умный человек, и чтобы спасти семью, всё отдал. Потом лёг у себя на крылечке, несколько дней полежал — и умер…

— Я расшифровывал две такие истории, идентичные! — привстал Федя. — Разница только в том, что не на крыльце, а, допустим, на печке — но тоже скоропостижно умер здоровый мужчина…

— Этих историй, я думаю — по всей стране. Дело не в лошадях, не в корове. Человек — мучик — всю жизнь работает, добывает — в этом его функция, смысл. У него отбирают смысл — значит, жить больше незачем, он умирает.

Зато сын его уже знает: работать не надо, потому что в один день всё отнимут. Семью содержать ты не можешь. И защитить ты не можешь: в один день тебя могут сослать, посадить, сделать с тобой и с твоей семьёй что угодно, и ничего не докажешь. Мужская функция отмирает в России. Россия — страна без мужчин. Россия — страна-женщина…

— Во-во, страшная такая, с мечом! — крикнул Белявский.

— Жечки корячатся — мы же слышали: кирпичи кладут, «МАЗы» водят… Где тогда остаётся смысл жизни для мучика? Ради чего он живёт?

— Да… — задумчиво согласился Федя, — женщина, она реализует смысл, уже рожая детей…

— Куда мучику девать гормоны? — вела свою линию Анна. — Гормоны-то у него ещё не отняли: что ему остаётся? Одно только: экстравагантный прыжок!

— А знаете, что такое «экстравагантный»? — Дмитрий Всеволодович не вытерпел прозябания в тени. — Знаете этимологию? Я большой любитель этимологии…

— Да, я тоже! — обрадовался Федя.

Он был так доволен, что наконец нашёл собеседников; что по-русски ведётся умный и содержательный разговор; что он, Фёдор, высказывает свои умные, сложные мысли, а старшие его внимательно слушают и одобряют, — всё это привело его в настолько восторженное состояние, что он совершенно забыл, как угнетающе на него подействовали предыдущие речи Белявского.

— Тогда скажите, юный знаток этимологии, что такое «экстравагантный»?

— «Экстра» — «сверх», «больше», «вне», «за границами»… Vague — туманный?

— Не знаю ничего про «туманный», а знаю «вагантов». Была такая песня Тухманова «Из вагантов», не помните? «Во французской стороне, на чужой планете…»

— Ой, Дима, не пой!

— «…предстоит учиться мне в университете», — точно про вас, Федя, ха-ха! «До чего тоскую я, не сказать словами; плачьте ж, милые друзья…» «Из вагантов». А кто такие «ваганты»? Странствующие поэты, бродяги. Экстра-ваганты — это вообще «странствующие рыцари», те, кто выходит за существующие границы…

— Как это важно — то, что вы говорите! — воскликнул Федя. — И вы, и Анна: выходит, что русскому человеку приходится выходить «за границы», действовать «экстравагантно» — но здесь не только советская власть, а задолго, задолго: и Достоевский писал об этом буквально! Он описывает картину… да что, давайте я вам прочитаю: «Есть одна замечательная картина, под названием Созерцатель… на дороге, в оборванном кафтанишке и лаптишках стоит один-одинешенек мужичонко… Если б его толкнуть, он вздрогнул бы и посмотрел на вас, точно проснувшись, но ничего не понимая… а спросили бы его, о чем он это стоял и думал, то ничего не припомнил бы… Может, вдруг бросит все и уйдет в Иерусалим скитаться и спасаться», — да? — оглянулся Федя в поисках одобрения. — Он уйдёт, выйдет таким образом за границы обычного, «экстра»! — «а, может, и село родное вдруг спалит», — тоже «экстра»! экстравагантное, за пределом возможного, разрешённого на земле, — «а может быть, случится вместе и то и другое…»