слуху, ни духу.

Ему нужны были ответы, и ему давно пора было провести собственное небольшое расследование. Он схватил свои солнцезащитные очки с комода. Оправа была на пару размеров больше, чем нужно. Из-за неё глаза казались выпученными, но линзы полностью закрывали их.

— Я должен удержать местных от паники, если смогу. Билли и его головорезам, вероятно, все еще снятся кошмары.

Глядя в зеркало над комодом, он позволил шепоту каменной песни вырваться на свободу. Гудящая энергия наполнила его, и его глаза затуманились серебром. Его лицо сморщилось, как будто он съел гнилую виноградину. Серебряные глаза, черт возьми. Если он когда-нибудь увидит ещё одного кукольного человечка, то врежет ему прямо в челюсть.

Он надел солнцезащитные очки и посмотрел на свое отражение. Линзы полностью скрывали металлический цвет его глаз.

— Достаточно хорошо.

Выключив каменную песню, он вышел из комнаты. Промчавшись по коридору, он слетел по лестнице в три длинных прыжка.

Барбара была в гостиной, деловито счищала пылесосом лаймово-зеленую ворсинку с дивана.

— Собираешься куда-нибудь, дорогой?

— Я решил заскочить в библиотеку, миссис Уиффл. Это нормально?

Лицо Барбары просияло.

— О, это замечательно. Ты хандришь здесь с того футбольного матча. Я волновалась, что некоторые мальчики в парке… У тебя были какие-нибудь проблемы с поиском друзей, Майкл?

Он подумал о кровоточащей руке Билли.

— Нет, — сказал он. — Мы прекрасно поладили. Почему вы спрашиваете?

Барбара выключила пылесос.

— Тебя что-то беспокоит, — мягко сказала она. — Ты знаешь, Майкл, некоторым другим нашим приемным детям было трудно приспособиться. Если есть что-то, чем мы с Карлом можем помочь, все, что тебе нужно сделать, это попросить.

Он одарил ее снисходительной улыбкой.

— Я в порядке, миссис Уиффл. Без обид, но это мой не первый город и моя не первая приемная семья. Вам не нужно беспокоиться обо мне. Я могу справиться со всем сам.

Боль, острая и непосредственная, окрасила глаза Барбары.

— Я всего лишь…

— Не поймите меня неправильно, — быстро сказал Майкл. — Вы великолепны, миссис Уиффл. Только я привык сам о себе заботиться.

Взгляд Барбары немного прояснился.

— Я не твоя мать, Майкл. Я знаю это. Но я здесь ради тебя. В ту секунду, когда ты переступил порог нашей двери, ты стал с нами семьей, а семья помогает друг другу.

Семья?

В горле Майкла образовался тяжелый ком. Неужели ему действительно нужно было делать это в одиночку? Если бы он рассказал Барбаре, что происходит, возможно, Уиффлы смогли бы…

Нет. Диггс сказал, что Уиффлам было безопаснее не знать о Вене. Майкл не собирался добровольно подвергать их опасности. Он откашлялся и собрался с духом.

— У меня нет никакой семьи, миссис Уиффл, — сказал он немного резче, чем намеревался. — Я сирота.

— Это так? — Барбара поджала губы. — Ты хороший мальчик, Майкл, но иногда ты сделан из камня.

Айсберг опустился ему в желудок.

— Что вы сказали?

— Ты слишком суров для мальчика твоего возраста, слишком замкнут от других людей. Как будто твое сердце сделано из камня.

— Может быть, это потому, что я никогда подолгу не нахожусь на одном месте, — ответил он. — Приемным родителям, у которых я жил раньше, нравилось брать на воспитание детей ближе к определенному возрасту. Полагаю, в этом есть смысл. Есть большая разница между воспитанием шестилетнего ребенка и шестнадцатилетней девочки. Но довольно трудно установить связь, когда ты переезжаешь каждые несколько лет. Я имею в виду, все эти разговоры о семье звучат заманчиво, но сирота есть сирота. У нас нет семей. У нас есть опекуны.

— У животных есть опекуны, Майкл, а не у людей. Я была серьезна, когда сказала, что мы — семья.

Он подавил хмурый взгляд. Почему она настаивала на этом?

— Вы знаете меня всего пару недель, Барбара. Почему-то я сомневаюсь, что вы захотите усыновить ребенка.

Барбара отвела взгляд.

— Мы отдали бы все, что угодно, все, что у нас было… — Она вздохнула. — У меня больное сердце, ничего серьезного, если я не забуду принять свои таблетки. Но иногда я устаю и не могу работать на обычной работе. Карл — хороший кормилец, но зарабатывает он не так уж много денег, поэтому государство позволит нам только опекать, а не усыновлять.

Майклу захотелось пнуть себя.

— Простите, Барбара. Я этого не знал… штат сошел с ума. Вы двое были бы замечательными родителями, самыми лучшими.

Барбара рассмеялась.

— Ты можешь быть таким милым, мой маленький каменный мальчик. — Она смахнула слезы с глаз. — Я просто не понимаю, как иногда до тебя может быть так трудно достучаться.

— Я тренируюсь, — сказал он с совершенно невозмутимым лицом.

Барбара снова рассмеялась, отчего ямочки на ее пухлых щеках стали еще глубже.

— О, Майкл, у тебя такое доброе сердце. Но ты хотя бы знаешь, что такое семья?

Противоположность приемной семье, начал было говорить Майкл, но остановился. Он и так причинил Барбаре достаточно боли за один день. Вместо этого он сказал:

— Думаю, что знаю, но прошло много времени с тех пор, как умерли мои родители.

— Думаю, может быть, это и правда, — признала Барбара. Она на мгновение нахмурилась, а затем выражение ее лица прояснилось. — Можно я расскажу тебе историю?

Отлично, пара эмоциональных моментов, и вот настало время для рассказа.

— Это займет много времени? Я действительно хочу попасть в библиотеку.

— Недолго, — сказала Барбара. — Во втором классе мой класс провел неделю, играя в «музыкальные стулья». Ты знаешь эту игру?

— Конечно.

— Я любила музыкальные стулья, — продолжала Барбара. — Самое лучшее было, когда оставался только один стул и двое детей. Когда песенка останавливалась, и последний ребенок садился, все в моем классе подбадривали победителя и хлопали в ладоши.

Майкл ухмыльнулся, его пощекотал образ юной Барбары, счастливо кружащейся вокруг ряда стульев.

— Вы когда-нибудь выигрывали?

— Только один раз. Я помню этот день так, словно это было вчера, — сказала Барбара. — Все свелось к нам с Трентом Гудричем. Все кричали, чтобы Трент победил, но мне было все равно. Я с трудом могла поверить, что все еще нахожусь в игре. Уже тогда я была тяжелой и медлительнее остальных детей. Музыка смолкла. И каким-то образом я опередила Трента, усевшись на стул. Я была так счастлива, так взволнована. Я вскочила и сразу же начала аплодировать… а потом остановилась.

— Почему?

Барбара печально улыбнулась.

— Я была единственной, кто аплодировал. Именно тогда я поняла, что никто, даже мой учитель, не хотел, чтобы я победила.

Сначала Майкл не знал, что сказать. Он остановился на следующем:

— Люди могут быть придурками. Вы, должно быть, ненавидели их.

— О, я так и было, — сказала Барбара. — Учителя, мой