Рассуждая подобным образом, Менсур наполнил стакан водой и щедро плеснул туда ракы. Пери, как зачарованная, наблюдала за тем, как алкоголь смешивается с водой, а отец с нежностью наблюдал за ней:

– Видишь эти капли? Они подобны мне и моим друзьям. Мы тоже растворяемся в море людского невежества. – Менсур поднял свой стакан и произнес: – Шерефе![4]

Пери, польщенная тем, что с ней обращаются как со взрослой, расплылась в улыбке:

– Шерефе!

– Если твоя мать нас увидит, то сдерет с меня шкуру! – усмехнулся Менсур.

Пери торопливо сделала большой глоток, и лицо ее исказила гримаса отвращения. Вкус показался ей просто ужасным. Ничего более омерзительного она никогда не пробовала. Анисовая горечь обожгла язык, в носу защипало, из глаз брызнули слезы. И как только отец может пить эту дрянь каждый вечер с таким удовольствием?

– Обещай никогда не верить глупостям, которые придумывают старые бабки! – сказал Менсур, не обративший на реакцию дочери никакого внимания. – Понимаешь, что я имею в виду?

– Да-да, – закивала Пери и схватила кусок хлеба, надеясь заглушить горький вкус во рту. – Я знаю, про что ты! Если перепрыгнуть через ребенка, он перестанет расти. Если разобьешь костяшку на пальце, повредишь крылья ангела. Если свистишь в темноте, призываешь сатану.

– Правильно! Никогда не слушай подобной ерунды. Знаешь, с годами я выработал для себя одно правило и тебе советую ему следовать. Никогда не верь тому, чего не видела собственными глазами, не слышала собственными ушами, не трогала собственными руками, не постигала собственным умом. Обещаешь?

– Обещаю! – выпалила Пери, полная желания угодить отцу.

Довольный Менсур назидательно воздел вверх указательный палец:

– Образование – вот что нас спасет! Это единственный путь вперед. Ты должна поступить в лучший в мире университет. – Он помолчал, словно решая, какой именно университет достоин звания лучшего. – Среди моих детей только ты одна способна это сделать. Обещай мне, что будешь стараться. Обещай, что не поддашься невежеству. Даешь слово?

– Конечно даю!

– Есть только одна проблема, – вздохнул Менсур. – Мужчины сторонятся слишком умных и слишком образованных женщин. А мне бы не хотелось, чтобы ты умерла старой девой.

– Нет, папочка, я не хочу замуж. Я лучше останусь с тобой!

Менсур расхохотался:

– Поверь мне, очень скоро ты передумаешь. Но никогда не отдавай свое сердце человеку, равнодушному к науке и образованию. Обещаешь?

– Обещаю! – Внезапно Пери осенила новая мысль. – Баба, а как же Бог? Его никто не видел, не слышал, не трогал… Почему же люди должны в Него верить?

Взгляд Менсура погрустнел.

– Скажу тебе по секрету, во всех вопросах, связанных с Богом, взрослые так же несведущи, как и дети.

– Но Бог есть? – настаивала Пери.

– Надеюсь, что есть. Если я встречу Его в ином мире, прежде чем Он отошлет меня в ад, я спрошу Его, где Он пропадал все это время. Люди слишком долго были предоставлены сами себе!

Менсур отправил в рот кусок сыра и принялся энергично жевать.

– Баба… А почему Аллах не поможет Умуту? Почему Он допустил, чтобы Умута посадили в тюрьму?

– Не знаю, душа моя, – вздохнул отец, и его кадык несколько раз судорожно дернулся.

Повисло молчание. Пери смущенно буравила ковер носком домашней тапочки. Она чувствовала, что лучше сменить тему. Упоминание о старшем брате, словно тучка, набежавшая на бледную луну, сделало отца, и без того пребывавшего в унынии, еще более печальным.

– Баба, но почему ты думаешь, что Бог отправит тебя в ад?

С самого раннего детства Пери без конца слышала о мучениях, ожидающих грешников в аду. Мысль о том, что отец может оказаться в этой обители про́клятых, где кипят жуткие котлы и черные ангелы, именуемые забаният, раздувают неугасимое пламя, привела ее в ужас.

– А ты считаешь, мне место в раю? – вскинул бровь Менсур. – Честно говоря, я сам не знаю, как Он поступит. Если у Бога нет чувства юмора, мне, конечно, прямая дорога в ад. Ну а если с юмором у Него не так плохо, есть надежда, что мы с тобой встретимся в раю. Говорят, там отлично живется – текут целые реки самого лучшего вина.

Подобные рассуждения не слишком успокоили Пери.

– А что, если Аллах суров, как всегда говорит мама? – прошептала она.

– Не переживай! Мы пустим в ход план «Б»! Когда будешь меня хоронить, не забудь положить в могилу мотыгу. В какую бы преисподнюю ни отправил меня Бог, я пророю туннель и выберусь.

Пери с изумлением уставилась на отца:

– Но ад ведь очень глубоко! Мама говорит, если бросить камешек, он будет лететь до дна семьдесят лет.

– Твоя мама чего только не наговорит! – вздохнул Менсур. – Одно хорошо – земной час в том мире всего лишь минута. Рано или поздно я выберусь и найду тебя. – Лицо его просветлело. – О, совсем забыл! У меня же кое-что для тебя есть!

Менсур достал из своей кожаной сумки серебристую коробочку, перевязанную золотой лентой.

– Это мне? – Пери восхищенно разглядывала коробку.

– Конечно тебе! Не хочешь открыть?

Внутри оказалась записная книжка. Сшитая вручную и очень красивая, в бирюзовом переплете, украшенном бисером и блестками.

– Я знаю, ты много думаешь о Боге, – задумчиво произнес Менсур. – Увы, я не могу дать ответ на все твои вопросы. Поверь, этого не может ни одни человек на свете, включая твою маму и ее чокнутого проповедника. – Менсур одним глотком допил ракы, остававшуюся на дне стакана. – Я не большой охотник до религии и ее ярых приверженцев. Но Бог вызывает у меня симпатию. Знаешь почему? – (Пери покачала головой.) – Потому что Он одинок, душа моя. Так же одинок, как я… как ты… Ему не с кем поговорить, за исключением, может быть, нескольких ангелов, но разве с херувимами повеселишься? Миллиарды людей молятся Ему: «Пошли мне победу, пошли мне денег, пошли мне красный „феррари“, пошли мне сам не знаю что». Денно и нощно Его засыпают просьбами, но никто не дает себе труда познать Его. – Менсур вертел в пальцах стакан, в глазах его вновь светилась грусть. – Вспомни, как реагируют люди, ставшие свидетелями несчастного случая на дороге? Первое, что они говорят: «Спаси Аллах!» Немыслимо! Они думают о себе, а не о жертвах. Все людские молитвы похожи одна на другую. «Господи, спаси меня, защити меня, поддержи меня…» Это называют благочестием, а по-моему – это чистейшей воды эгоизм.

Пери слушала, склонив голову набок. Ей очень хотелось утешить отца, но она не знала, как это сделать. В доме царила тишина, столь глубокая, что можно было расслышать малейшее движение воздуха. А что, если мать, лежа в своей спальне, слышит их разговор, пришло в голову Пери. Интересно, что она подумает?