Все мои близкие уже плескались в воде. Мама звала меня, но я не отваживалась сделать решительный шаг, хотя на мне был надет спасательный круг. Море страшило и влекло меня к себе. Подошла мама, взяла меня за руку и повела вперед. И вдруг я перестала чувствовать земное притяжение. Морская стихия подхватила и понесла меня. Я завизжала от радости и восторга. Громоздкая и величественная, как Сатурн, я несколько часов барахталась в воде, и вытащить меня на берег смогли только силой.

– Море!

Это было мое седьмое слово.

Вскоре я уже научилась обходиться без резинового круга. Я изо всех сил болтала в воде руками и ногами и, подобно щенку, держалась на поверхности. Когда я уставала, я нащупывала дно и вставала на ноги.

Однажды случилось чудо: войдя в воду, я зашагала навстречу горизонту, в сторону Кореи, и море с каждым шагом почему-то не становилось глубже. Словно дно его ради меня поднялось вверх. Христос шел по водам, а я заставила подняться морское дно. Каждому – свои чудеса. Я была в восторге и решила шагать так до противоположного берега.

Я двигалась в неведомую даль, ступая по нежному песчаному ковру. Я шла и шла вперед, наслаждаясь своим могуществом, и гигантскими шагами удалялась от Японии.

Я шла, шла и вдруг – упала. Песчаный ковер из нанесенного песка оборвался. И я уже не чувствовала под собой дна. Вода проглотила меня. Я судорожно молотила руками и ногами, чтобы удержаться на поверхности, но стоило мне приподнять голову над водой, как меня накрывала волна и снова затягивала под воду, словно море нарочно пытало меня, стараясь вырвать какое-то признание.

Я поняла, что тону. Когда моя голова хоть на миг вырывалась из воды, я в бесконечной дали видела пляж, мирно дремавших родителей и пляжную публику, которая спокойно наблюдала за моей погибелью, следуя древнему японскому принципу: никогда и никому не спасать жизнь, чтобы не обременять человека непомерной признательностью за это спасение.

Не знаю, что ужасало меня больше: предчувствие своего конца или эта публика, равнодушно созерцавшая, как я тону.

Я крикнула:

– Тасукэтэ!

Никто даже не пошевелился.

Тогда я решила, что хватит стесняться французского языка, и выкрикнула то же самое по-французски:

– Спасите!

Возможно, именно этого и добивалось от меня море – чтобы я заговорила на языке своих родителей. Но увы! Они меня не услышали. А японские зрители столь ревниво следовали своей традиции невмешательства, что не сочли нужным хотя бы позвать моих близких. И я смотрела на них, а они внимательно смотрели, как меня затягивает под воду.

Вскоре я так устала, что уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. И я сдалась. Тело мое пошло ко дну. Я сознавала, что это последние минуты моей жизни, и мне не хотелось их упустить: я набралась храбрости и открыла глаза – увиденное поразило меня своей волшебной красотой. И сказочно прекрасен был солнечный свет, который пронизывал морскую глубь. А колебание, производимое волнами, множило его сверкающие блики.

Я забыла, что боюсь смерти. Мне чудилось, что я уже долгие часы любуюсь этой подводной феерией.

И тут чьи-то руки подхватили меня и вытащили из воды. Выбравшись на воздух, я судорожно вздохнула и посмотрела, кто же мой спаситель: это была моя мать, и она плакала. Крепко прижав меня к груди, она отнесла меня на берег.

Она закутала меня в полотенце и сильно растерла. Из меня вылилось много воды. Мама обняла меня и стала укачивать. У нее все еще текли слезы, но она рассказала, как меня спасли:

– Это Юго спас тебе жизнь. Он играл с Андре и Жюльеттой и вдруг заметил, как твоя голова ушла под воду. Он бросился ко мне и показал, где тебя видел. Если бы не он, ты бы погибла!

Я взглянула на маленького евразийца и торжественно произнесла:

– Спасибо, Юго. Ты хороший мальчик.

Все ахнули от удивления.

– Она говорит! Она говорит как императрица! – ликовал мой отец, которого затрясло от смеха.

– Я уже давно говорю, – сказала я, пожав плечами.

Вода добилась от меня чего хотела: я созналась.

Вытянувшись на песке рядом с сестрой, я размышляла: стоит ли радоваться тому, что не утонула? Юго я теперь воспринимала как уравнение: не будь его, не было бы и меня. А что было бы, если бы я утонула? Понравилось бы мне это или нет? «Раз меня спасли, я этого уже не узнаю», – пришла я к логическому выводу. Конечно, я была рада, что не умерла, – по крайней мере теперь я знала, что рада этому. На песке рядом со мной – хорошенькая Жюльетта. Надо мной – пушистые облака. Передо мной – изумительное море. За спиной – бесконечный пляж. Мир – прекрасен и жить – стоит!

Когда мы вернулись в Сюкугаву, я решила научиться плавать. Недалеко от нашего дома, в горах, было маленькое зеленое озеро, которое я так и окрестила: Маленькое Зеленое Озеро. Это был водяной рай. Живописное озерко все заросло азалиями, а вода в нем была теплой, как парное молоко.

Каждое утро Нисио-сан водила меня на Маленькое Зеленое Озеро. И я в одиночку училась здесь плавать. Опустив голову в воду, как рыба, я любовалась подводными красотами, о существовании которых узнала, когда тонула.

А когда я приподнимала голову из воды, то видела окружавшие меня лесистые склоны гор. Я чувствовала себя геометрическим центром земного рая, который с каждым днем все расширялся и расширялся.

Соприкосновение со смертельной опасностью не нарушило моей детской веры в то, что я была божеством. А кто сказал, что боги бессмертны? Или это бессмертие делает их богами? Становится ли мак менее прекрасным оттого, что завтра увянет?

Я спросила Нисио-сан, кто такой Иисус. Она ответила, что точно не знает.

– Кажется, это бог, – сказала она не очень уверенно. – И у него длинные волосы.

– Ты веришь в него?

– Нет.

– А в меня веришь?

– Да.

– А у меня тоже длинные волосы.

– Да, но тебя я знаю.

До чего же доброй была Нисио-сан! И логика у нее была железная.

Мой брат, сестра и Юго учились в американской школе, что находилась у моста Рокко. Среди школьных учебников Андре была книга под названием «Мой друг Иисус». Читать я не умела, но мне нравилось разглядывать ее картинки. В конце книги герой висит на кресте, а вокруг – толпа созерцающих его людей. Этот рисунок меня особенно взволновал. Я спросила Юго, почему Иисуса привязали к кресту.

– Чтобы его убить, – ответил он.

– Если человека привязать к кресту, это убивает?

– Да. Видишь, его прибили к кресту гвоздями. Гвозди – вот что убивает.

Объяснение показалось мне правдоподобным. И мне стало жаль этого страдальца. Выходит, Иисус умирал на глазах у целой толпы и никто не шелохнулся, чтобы его спасти! Эта картина показалась мне знакомой.