Когда рассказ подошел к концу, мужчина долго молчал, а потом он резко поднялся со скамьи.

— Как, вы уже уходите! — воскликнула раздосадованная Поллианна.

— Да, мне пора, — он улыбнулся, как показалось девочке, несколько загадочно.

— Но вы ведь будете иногда приходить в парк?

В ответ он покачал головой и опять улыбнулся:

— Думаю, что нет. Надеюсь, что нет. Ведь я приходил сюда от праздности. А ты мне открыла великую истину. Я думал, что я не нужен никому на свете. А теперь я знаю, что у меня есть пара рук, пара ног и пара глаз. И я как-нибудь сумею воспользоваться этим преимуществом и кое-кому доказать, что недаром живу на земле.

И он тут же встал и ушел.

«Какой же он забавный! — думала про себя Поллианна. — Он хороший, и он другой, чем все, кого я до сих пор знала», — говорила она, доводя до конца свою мысль и подводя итог своей прогулке.

Поллианна похвалила себя за то, что ей удалось еще одного человека приобщить к игре, и она шагала по тропинке гордой поступью человека, не ведающего сомнений. Ведь этот мужчина сказал ей, что парк общественный, значит, она гуляет здесь, как и все другие, по праву. Она приблизилась к пруду и перешла по мостику к лодочному причалу. Она вглядывалась в лица детей, надеясь отыскать черные кудри Сюзи Смит. Ей самой очень хотелось покататься на лодочке, но табличка предупреждала, что это стоит пять центов, а Поллианна вышла из дому совсем без денег. Она вглядывалась в лица матерей, улыбалась, пару раз пыталась затеять разговор. Но ни у кого не было желания с ней общаться, ее грубо обрывали и даже не удостаивали взглядом.

Тогда она выбрала другую тропинку, по которой ехал бледный мальчик в инвалидном кресле. Ей хотелось с ним познакомиться, но он был так погружен в чтение книги, что Поллианна решила оставить его в покое. Потом она увидела одну очень хорошенькую девочку, которая, однако, показалась ей очень грустной. Она сидела на скамейке одна точно так же, как и тот мужчина у пруда. Радостный возглас вырвался из груди Поллианны, и она побежала к этой девочке.

— Здравствуй! — воскликнула Поллианна. — Ой, как я рада, что тебя нашла! Я так долго за тобой охотилась! — И она подсела на скамью к хорошенькой грустной девочке.

Хорошенькая девочка выразила изумление.

— Ой! — воскликнула она. — Ты, наверно, обозналась. Я никогда тебя не видела, честное слово.

— Так ведь и я тоже впервые тебя вижу, — успокоила ее Поллианна, — но все равно можно считать, что я давно за тобой охотилась. Мне нужно было найти кого-то, кто гуляет здесь в одиночестве, без родителей или товарищей. Как мы с тобой. А ведь большинство пришли в компании или с семьей. Понимаешь?

— Да, я понимаю, — кивнула головой хорошенькая девочка, — но мне жалко, что тебе, бедняжке, приходится искать такое место…

— Какое место?

— Уединенное место подальше от людей.

Поллианна выразила удивление и нахмурилась:

— Да ты что! Я, наоборот, страшно хочу, чтобы вокруг меня были люди. — Поллианна даже рассердилась на девочку. — Мне совсем не потому грустно, что вокруг много людей, а потому, что они совсем меня не замечают.

Хорошенькая девочка горестно улыбнулась:

— Это правда. Люди совсем не обращают на нас внимания.

— Но ведь когда-нибудь кто-то захочет с нами поговорить.

— Да, — оборвала ее хорошенькая девочка, — некоторые бывают даже чересчур словоохотливы.

Поллианна насторожилась. Уже наученная горьким опытом общения с людьми, она заподозрила, что эта реплика относится к ней.

— Если ты имеешь в виду меня, то я уйду и не стану тебе мешать.

— Да нет, что ты, глупышка? Те, о ком я говорю, совершенно не похожи на нас с тобой. Я очень рада, что мы разговорились. Мне даже сначала показалось, что ты из нашего городка.

— Так, значит, ты тоже, как и я, не живешь в Бостоне?

— Нет, сейчас я живу здесь, — вздохнула девочка, — если только можно назвать это жизнью.

— А что у тебя не так? — всполошилась Поллианна. — Пожалуйста, расскажи мне, как ты живешь.

— Как я живу? — грустно переспросила девочка. — С утра до вечера мне приходится продавать кружевные шарфики и нарядные банты девочкам, которые смеются, болтают и дружат между собой. А потом я поднимаюсь к себе в комнатушку на третий этаж. Она такая маленькая, что там едва помещаются жесткая койка, на которой мне приходится спать, свернувшись калачиком, разбитый рукомойник, поломанный стул и я. Летом в ней как в жаркой шубе, а зимой как в холодильнике. Но я и этому рада, только бы мне еще немного дали тут пожить после того, как я кончу работать. Но сегодня мне так хотелось куда-нибудь оттуда уйти. Захотелось найти какую-нибудь уютную читаленку и посидеть там с книжкой. Ведь сегодня последний воскресный день в этом году. И к тому же на улице так чудесно. Мне еще верится, что у меня будут счастливые дни. Чем я хуже тех девочек, которые покупают у меня банты? Я ведь тоже люблю и хохотать, и шутить. Вот и сегодня мне хочется хохотать и шутить.

Поллианна улыбнулась и одобрительно кивнула:

— Так ведь это замечательно, что ты умеешь радоваться. Я тоже умею радоваться. Ведь даже в Библии часто повторяется, что надо радоваться, веселиться и праздновать. Нам говорили, что это там повторяется восемьсот раз! Может быть, ты даже помнишь наизусть какие-то места из Библии, где говорится о праздниках и веселье.

Девочка покачала головой и подозрительно посмотрела на Поллианну.

— Нет, — сказала она бесцветным голосом. — Мне как-то мало приходилось думать о Библии.

— Но почему? Впрочем… У меня ведь папа был священник.

— Правда?

— Да, правда, — ответила Поллианна, заметив, что девочка опять оживилась и повеселела. — А твой папа тоже священник?

— Да… — Слабый румянец выступил на личике хорошенькой девочки.

— Он тоже теперь живет на небесах с ангелами?

Девочка вскинула голову:

— Нет. Мой папа жив.

— О, какая ты тогда счастливая. Иногда я все готова отдать за то, чтобы хоть раз увидеть моего папу. А ты всегда можешь видеть твоего папу.

— Я его теперь почти не вижу. Он дома, а я здесь.

— И все-таки ты его увидишь, а я своего — никогда. Он ушел к маме и ко всем тем, кто на небесах. А твоя мама жива?

— Да, — рассеянно ответила девочка, и Поллианне показалась, что она собирается уйти.

— Ах, это же замечательно, что у тебя живы и папа, и мама. А моих уже нет на свете. Папа умер, когда мне было одиннадцать лет, а мама еще раньше. У меня вместо мамы была «Женская помощь» — до тех пор, пока меня не взяла к себе тетя Полли. Конечно, они хорошие, эти женщины-помощницы, но это все же не мама и даже не тетя Полли.