– Мам, – не выдержал Колька, – мы куда едем-то? Домой?

Мать громко сглотнула слюну.

– Нет, – сказала она, – не домой. В другое место.

– Куда? – спросил он.

– Увидишь, – прошептала Вера, и лицо у нее стало такого же красного цвета, как плащ.

Колька вдруг разглядел болячку на материнском подбородке.

Болячка была замазана белым и поэтому стала сильно заметной на покрасневшей коже. На вокзале мать долго дозванивалась куда-то из автомата, потом что-то записала в блокнот. Взяли «левака». В машине так сильно пахло бензином и вином, что Кольку затошнило, и он испугался, что его вырвет. Хотел было попросить, чтобы остановились, но увидел Верины выпуклые неподвижные глаза и промолчал. Через полчаса машина затормозила у голубого дома с костлявыми балконами. В лифте тоже пахло вином, а кнопки этажей были липкими. На пятом этаже кабинка остановилась, и вошла толстая старуха с зонтом и палкой.

– Вниз? – спросила она почему-то злым голосом.

– Наверх, – таким же злым голосом ответила мать.

Старуха промолчала, но вид у нее стал такой, что еще немного – и она изобьет их своим зонтом. На девятом этаже мать дернула Кольку за руку: «Приехали!» Кольку все сильнее и сильнее тошнило.

Мать позвонила в дверь, обитую коричневой клеенкой.

Алла Аркадьевна, совершенно такая же, какой она была месяц назад в Сочи, – только вместо белого купальника на ней был большой и пышный белый халат, – стояла на пороге. За ее спиной висело квадратное зеркало, в котором отражался ее рыжий затылок, кусок шеи с завитком и рядом – красное лицо матери Веры с болячкой на подбородке.

Кольки не было видно, так как зеркало висело высоко, а он был маленького роста.

– Где? – прохрипела мать.

– Кто? – ласково спросила Алла Аркадьевна.

– Леонид, – прошептала мать.

– Ах, вы за мужем? Сейчас заверну, – и Алла Аркадьевна звонко крикнула в глубину квартиры: – Ле-е-ня! Тут за тобой из партбюро пришли! Одевайся!

Мать сделала было шаг вперед, но Алла Аркадьевна отпихнула ее. Глаза Аллы Аркадьевны стали злыми и темными:

– Но, но, но! – вскрикнула она. – Ты куда? А ну, на место!

Мать левой рукой толкнула ее в грудь, а правой схватилась за рыжие волосы и изо всех сил дернула их. Алла Аркадьевна не успела закричать, потому что из комнаты вышел отец. Таким страшным Колька его еще не видел. Отцовское лицо было искажено, и казалось, что у него не два, а четыре глаза и несколько ртов. Брови сдвинулись в одну лохматую черную полосу, а волосы стояли дыбом, как шерсть озверевшей собаки.

При виде отца мать отпустила волосы Аллы Аркадьевны и подпихнула Кольку прямо в живот Леониду Борисовичу. Колька, не удержавшись, влетел лицом в отцовскую горячую, пахнущую потом рубашку.

– Ребенок же! – закричала мать. – Смотри, ведь это ребенок!

– Замолчи! – прошептал отец, но так жутко, что Колька зажмурился. – Зачем ты пришла?

– Я пришла, – дрожащим голосом ответила мать, – потому что ты не имеешь права бросить семью, потому что я, – и она положила на горло обе руки, словно ей было больно говорить, – потому что я – твоя жена, а это твой сын…

Леонид Борисович сморщился, все его глаза исчезли.

– Вера! – Он схватился за голову. – Вера! Ведь я тебе говорил! Я ведь тебе все сказал! Не будем мы жить вместе! Не будем! Не можешь ты меня заставить!

– Ой, ну, с меня, кажется, хватит, – пробормотала Алла Аркадьевна и вдруг весело засмеялась: – Родители! Колю бы своего пожалели! Он у вас в психушке кончит!

– Колю? – прошептала мать. – Откуда она знает, что это Коля? – И обернулась к Кольке: – Ты с ней знаком? Видел?

Колька молчал. Больше всего ему хотелось, чтобы все это было сном и чтобы он быстрее проснулся.

– Я спрашиваю тебя, – повторила мать, – ты ее когда-нибудь видел?

Колька замотал головой.

– Ай-яй-яй! – и Алла Аркадьевна погрозила ему большим белым пальцем. – Да разве мы с тобой не знакомы? Разве мы не плавали наперегонки, не играли в дурака?

– Что? – прошептала мать. – Какого дурака?

И вдруг ударила Кольку по лицу.

– Предатель! Убирайся от меня! Гаденыш!

– Перестань, – проревел отец, – идиотка!

Мать разрыдалась. Колька стоял оглушенный и чувствовал, как у него щиплет щеку. Отец вплотную приблизился к ним.

– Вера, – видимо сдерживаясь, сказал он, – я своего решения не поменяю. Мы с тобой еще поговорим. Я буду помогать. Уходи отсюда.

И вдруг высокая, неловкая мать в своем скользком красном плаще опустилась на колени и сказала Кольке:

– Проси отца. Становись. Проси его. Мы не уйдем.

– О господи! – задохнулась Алла Аркадьевна. – Да сделай же ты что-нибудь, Леня! Я сейчас милицию вызову!

Мать не шевелилась. Красный плащ стоял над ней так, словно на спине, под плащом, прятался человек. Алла Аркадьевна высоко подняла волосы обеими руками и ушла куда-то, хлопнула дверью. Колька и отец посмотрели друг на друга.

– Черт знает что, – отчаянно сказал отец, – вот ведь угораздило меня… Коля, уведи маму домой. Успокой ее. Я позвоню вечером. Обещаю.

– Мам, – прошептал Колька, – пойдем, мам, это, домой поедем…

Вера тяжело поднялась с колен. Лицо ее было каким-то голубовато-серым, помада размазалась.

– Пожалеешь ты об этом, Ленечка, – тихо сказала она, – ох, как ты пожалеешь!

В лифте они молчали. Дождь из моросящего стал тяжелым и холодным. Опять поймали машину.

Дом, подъезд, мокрые помойные баки у подъезда.

На двери приклеен листок: «Их разыскивает милиция». Два лица: мужское и женское. Женщина похожа на гиену, которую Колька видел по телевизору.

В квартире было сумрачно, пыльно, окна зашторены. Не снимая плаща, Вера бросилась к телефону и принялась кому-то звонить. Колька пил воду из-под крана и слышал, как она шепчет в трубку:

– Войдите в мое положение! Какая травма? Два месяца – не срок для адаптации! Я профессиональный психолог, я знаю, что говорю!

Вечером приехала бабушка Лариса. Посмотрела на мать, лежащую на диване под пледом. Сварила макароны. Вытащила из сумки банку клубничного варенья и пучок укропа.

Прошло еще несколько дождливых и пасмурных дней. Колька стал бояться ночи, потому что сны ему снились такие тяжелые, что он просыпался в слезах, а однажды даже замочил постель, не удержался.

Мать обнаружила это первая, сделала огромные глаза и позвала бабку. Бабка велела Кольке идти в ванную, сдернула с кровати его простыню и сказала матери: