«Как и всегда, я должна поблагодарить Бредли Роуза…»

Стоит ли ставить Бреда первым? Может быть, лучше начать с Меган? Или с Майкла?

Самое главное – никого не пропустить и не забыть, но, увы, подобное мне еще ни разу не удавалось. Похоже, это закон природы, который распространяется на все благодарственные речи в мире. Ты непременно забываешь кого-нибудь важного, потом снова хватаешься за микрофон и начинаешь в панике выкрикивать пропущенные имена, но тебя уже никто не слушает. В результате приходится разыскивать обойденных твоим вниманием и долго, униженно извиняться и благодарить их уже лично, и, хотя они при этом приятно улыбаются, осадок остается. «Ты забыла о моем существовании!» – так и кажется, что эти слова написаны крупными буквами на огромном транспаранте, колышущемся над головой той или иной важной персоны, о которой ты действительно позабыла в запарке.

«Кроме того, я не могу не выразить свою признательность тем, кто организовал сегодняшнюю праздничную церемонию, а также тем, кто ничего не организовывал, а просто пришел выпить шампанского на халяву, всем моим сотрудникам, всем их близким и дальним родственникам, всем восьми миллиардам людей, которые населяют эту планету, а также Богу, Аллаху, Будде, Кришне и кто там есть еще…»

– …Нет, я действительно считаю, что это было к лучшему. Честно, Флисс, я так считаю!.. Теперь у меня появилась возможность пересмотреть свою жизнь, что-то изменить, исправить. Я уверена, что мне это было необходимо, просто раньше я этого не понимала, но теперь…

Я снова переключаю свое внимание на телефон. У Лотти есть одна очень приятная черта – она никогда не признаёт, что у нее что-то не складывается, и ее беззаветная отвага трогает меня до глубины души. Мне хочется обнять сестру, и в то же время я готова дернуть ее за волосы и заорать: «Хватит трепаться о магистерской диссертации, которую ты никогда не напишешь! Просто скажи, что тебе больно, черт тебя дери!»

Я-то знаю, что будет дальше – это мы тоже проходили, и не один раз. После разрыва с очередным любовником Лотти сначала храбрится и буквально брызжет оптимизмом. Кажется, даже самой себе она не признаётся, что что-то не так. Проходят дни, недели, но Лотти держится молодцом, с ее губ не сходит улыбка, и тем, кто не знает ее близко, начинает казаться, что она успешно преодолела кризис и что самое страшное для нее позади.

Но это не так. В конце концов непременно наступает отложенная реакция. И во всех случаях эта реакция приобретает форму импульсивного, необдуманного, откровенно дурацкого поступка, который ненадолго ввергает Лотти в состояние легкой эйфории. Каждый раз она придумывает что-то новенькое и неожиданное. Это может быть татуировка на лодыжке, новая экстремальная стрижка или даже дорогущая квартира в Боро[7], которую Лотти купила, когда рассталась с Джулианом, и которую впоследствии вынуждена была продать – себе в убыток. Как-то Лотти вступила в секту, а в другой раз – сделала интимный пирсинг, который в конце концов загноился. Это был, пожалуй, самый серьезный случай… Впрочем, нет. Хуже всего было, когда Лотти попала в секту. Эти мошенники выманили у нее фунтов шестьсот, а она все толковала о Просветлении, которого ей непременно хотелось достичь под руководством весьма подозрительного гуру. Грязные мерзавцы! У меня сложилось ощущение, что сектанты специально прочесывают город в поисках несчастных наивных дурочек, которых только что бросил парень.

Состояние эйфории, впрочем, быстро проходит, и вот тогда Лотти наконец ломается. Начинаются слезы, пропущенные на работе дни, упреки. «Флисс, почему ты меня не отговорила?», «Флисс, мне не нравится эта татуировка, как я теперь пойду к врачу?!», «Флисс, что же мне теперь де-ела-ать?!..».

Сумасбродства, которые Лотти совершает после каждого расставания с очередным бойфрендом, я называю про себя Неудачный Выбор. Именно эти слова часто повторяла наша мать, пока была жива. Относиться они могли к чему угодно, начиная от вульгарных туфель, надетых на ком-то из зашедших в гости подруг, и заканчивая решением нашего отца развестись с ней и жениться на королеве красоты откуда-то из Южной Африки. «Неудачный выбор…» – бормотала мама, качая головой и бросая на нас пронзительный, стальной взгляд, а мы, дети, невольно трепетали, даже если пресловутый Неудачный Выбор совершили не мы.

По матери я почти не скучаю, но иногда мне очень хочется, чтобы у меня был еще один близкий родственник, которому можно позвонить – посоветоваться и попросить помощи. Отец не в счет. Во-первых, он теперь живет в Иоганнесбурге, а во-вторых, его интересуют только лошади (он их разводит) и ви́ски. Ко всему остальному – в том числе к собственным дочерям – он вполне равнодушен.

Сейчас, слушая, как Лотти продолжает лепетать что-то о продолжительном творческом отпуске, который она возьмет для ведения научной работы, я чувствую, как у меня холодеет в груди. Я уже предчувствую очередной Неудачный Выбор, только я пока не знаю, каким он будет. Мне даже хочется поднести руку к глазам и оглядеть горизонт: не показалась ли вдали грозовая туча или стая акул, которые схватят мою несчастную сестру за пятку?..

Честное слово, я бы предпочла, чтобы Лотти бушевала, бранилась, как сапожник, и швыряла вещи. В этом случае я могла бы вздохнуть свободнее, зная, что вместе с досадой она выплескивает из себя и очередное безумство. Когда я сама рассталась с Дэвидом, я ругалась без передышки две недели подряд. Допускаю, что наблюдать за мной со стороны было не слишком приятно, но, по крайней мере, я не пошла к сектантам.

– Лотти… – Я потираю лоб. – Ты в курсе, что завтра я на две недели уезжаю в отпуск?

– Да, а что?

– С тобой все будет в порядке?

– Конечно, со мной все будет в порядке, – отвечает она язвительно. – Я уже не маленькая. Например, сегодня вечером я закажу пиццу и бутылку хорошего вина. Мне давно хотелось спокойно посидеть перед телевизором, чтобы никто не мешал.

– В таком случае желаю тебе приятного вечера. Только не пытайся утопить боль, о’кей?

Утопить боль – еще одно мамино выражение. Я до сих пор помню, как она, одетая в свой бесконечно элегантный белый брючный костюм, с глазами, подведенным зелеными тенями, сидела в гостиной нашего дома в Гонконге, где мы тогда жили, и хлестала мартини, а мы с Лотти, одетые в одинаковые розовые пижамки, привезенные из Англии, удивленно смотрели на нее. «Что ты делаешь, мамочка?» – «Пытаюсь утопить боль». Когда она умерла, мы бессчетное количество раз повторяли эти слова друг другу по поводу и без повода. Они стали нашим заклинанием, нашей мантрой. Честно говоря, я долгое время думала, что это такой тост вроде «Поехали!» или «Вздрогнем!», поэтому пару лет спустя на ланче у школьной подруги я невольно шокировала ее родителей, когда, приподняв бокал с клюквенным морсом, сказала: «Ну, утопим боль!»

Теперь, впрочем, мы с Лотти используем эту фразу вместо вульгарного «нажраться в хлам».

– Я не собираюсь топить боль, – обиделась Лотти. – И вообще, кто бы говорил!..