Трогательно. Хм. Трогательно…

За то, что случилось потом, я категорически отказываюсь отвечать. То есть, отвечать-то мне, конечно, пришлось, и в полной, так сказать, мере. Но как я принимала какие-то решения, что я при этом думала и все такие прочие вещи – этого я про себя не помню. Я помню только действия. Они меня потом, после, тоже очень удивили.

Первым делом я пристроила телефон – на полочку. Включила камеру, настроила ракурс. Несколько пробных фото – мои руки у его паха. Отлично. Видно его лицо. И все остальное тоже видно.

Я включила запись видео. Присела рядом со скамейкой. Данил снова вздрогнул, но я даже не шевельнулась. Мной овладела какая-то странная холодная решимость, которая резко противоречила жару, который разрастался в центре живота. Даня пробормотал сонно, я едва разобрала слова:

- Ну вот самое время, ага. Завтра релиз, а ты… - он вздохнул и добавил уже строже и тверже, но все так же не открывая глаз: - Есть другие, более подходящие методы кластеризации.

Крайне ценная и своевременная информация, чего уж. Ну вот почему, почему я не остановилась в этот момент?! А я не остановилась. Я наклонила голову.

Я никогда не делала этого раньше. Теоретически – представляла. Но никак не ждала, что почти сразу, от первых неуверенных прикосновений мгновенно отвердевшая плоть сама ткнется мне в губы. И что рот откроется сам собой. И что все так естественно случится – его плоть сама скользнет между моих губ, а мои губы естественно облекут его член. И что все это мне так… понравится.

Я же не для этого пришла, не для этого! Или за этим? Нет, не может быть! Но…

Но я получала удовольствие. От округлой твердости внутри моего рта. От того, как можно по-разному пристроить в этот процесс язык. Как это вообще интересно. Как вдруг сама собой начала ритмично двигаться голова.

В общем, как вы понимаете, процессом я увлеклась. Да что там – я ухнула в этот процесс с головой.

Знаете, что привело меня в чувство? Звук.

Точнее, целая… звуковая дорожка. И если вы думаете, что это были, скажем, сладострастные стоны – ну а о чем еще можно подумать в первую очередь в такой пикантной ситуации? – так вы ошибаетесь. Сначала это было причмокивание. И - вы плохо обо мне думаете! Хотя, может быть, я этого заслуживаю. А, может быть, это вовсе и не плохо… - словом, отнюдь не я была источником этого звука. А Даня. И не тем местом, о котором вы снова подумали! Меньше думайте, короче.

В общем, я-то от процесса оторвалась. А причмокивающие звуки не прекратились. Их издавал Данил Олегович Доценко. Мужчина, которому я первый раз в своей жизни делала минет – ну, давайте назовем уже вещи своими именами! – лежал и причмокивал губами в сне. Как будто ел или пил что-то вкусное. А потом он… он… он…

А потом он захрапел.

Если могло меня в этой ситуации что-то отрезвить – то вот это. Я резко встала на ноги. Первое, что увидела – экран своего телефона. Руки у меня дрожали, и я его едва не уронила. Я схватила телефон, выключила запись, трясущейся рукой сунула его в сумочку – и быстро пошла к двери. На самом пороге я вдруг остановилась и обернулась.

Я вернулась. Наклонилась и прикрыла Даню обратно полосатым занавесом полотенца. Мысль о том, что кто-то потом войдет и увидит его таким… таким обнаженным и уже совсем не беззащитным… а может, и… в голове у меня был сумбур. А еще я очень хотела его поцеловать. Но теперь уже в губы.

Вместо этого я опрометью бросилась из бани.

* * *

Что мною руководило в те минуты – я и по сию пору не понимаю. Чем руководствовалась, когда принимала те или иные решения? Не знаю! Но, выскочив из бани, я вдруг отчетливо поняла, что обратно пройти мимо беседки до калитки не смогу. Вот не смогу – и все. Без объяснений.

Справа тянулся забор. И я не придумала ничего лучше, чем попробовать перелезть через него. Как видите, репутация чудаковатой личности в моей семье за мной закрепилась не зря.

Туфли я сняла и так и пошлёпала босая – колготки в сеточку не считались – по колкой земле с островками травы.

Я опять же не понимаю, на каком адреналине – или каком-то еще, неведомом мне гормоне – я форсировала забор. Я это поняла, лишь когда тяжелым кулем с картошкой шлепнулась уже по другую сторону от ограды. Я ободрала колени и ладони, порвала колготки и… И все.

Глаза Ксюши, по мере того, как я подходила к машине, становились все больше и больше. И дело было отнюдь не в том, что она становилась ближе. Все дело в деталях. Весь дьявол в них.

Я молча плюхнулась на сиденье. Ксюша обозрела всю картину целиком – включая драные колготки, ссадины на коленях и лаковые шпильки с приклеенной на каблук жвачкой, которые теперь уже были не на ногах, а у меня в руках – и маленькая зеленая машина резко тронулась с места.

Ксюша молчала. Ни о чем не спрашивала - и за это я ей была безмерно благодарна. Я сейчас говорить была не в состоянии. Кажется, мой рот еще не отошел от шока – от того, чем он еще недавно занимался. Нет, не зря слово «минет» французского происхождения. Надо же, как корни-то внезапно и в неожиданный момент прорезались.

Я то ли кашлянула, то ли хрюкнула. И замахала рукой.

- Останови там! - вдалеке показался выезд из дачного поселка, а вместе с ним - небольшой магазинчик.

- Зачем? – осторожно спросила Ксюша.

- Выпить хочу!

- А что, текилу вы всю вылакали? – так же осторожно поинтересовалась подруга.

Текила. Текила… Я резким движением раскрыла сумочку, опустила стекло – и бутылка золотой «Саузы» полетала в придорожные кусты – кажется, на этот раз малины. Ксюша проследила эффектный полет бутылки молча. И спустя две минуты зеленая малолитражка притормозила возле магазина. Из машины Ксю вышла все так же молча. Это она молодец, что вышла, значит, сообразила, что меня, в моем нынешнем виде, из автомобиля выпускать ни в коем случае нельзя.

- Держи, - в раскрытое окно мне сунули две банки «Балтики». Я посмотрела на Ксю укоризненно. – Чем богаты! Выбор тут не велик. Можем вернуться и поискать в кустах текилу.

Я не могла объяснить, почему я выкинула бутылку «Саузы». Не могла же я сказать, что этот напиток у меня теперь всегда будет ассоциироваться с тем, как я в первый раз в жизни делаю минет. Любимому мужчине. А он при этом храпит. Нет, такое никому нельзя рассказывать. Даже лучшей и любимой подруге.

- Мало! – вот что я сказала зато.

Ксюшины глаза еще больше округлели. Но она дисциплинированно вернулась в магазин, а спустя еще пару минут вывалила мне все так же через окно четыре… нет, пять ледяных банок. «А если б водку гнать не из опилок, то чтоб нам было с трех… четырех… пяти бутылок?» - некстати вспомнилось мне из репертуара любимого певца моего отца.

Мы снова поехали. Ксюша молчала. Я прикончила вторую банку пива, не чувствуя вкуса, только ледяной холод напитка.