Впрочем, как справедливо указывает О. Хайнтц, Опекунский совет мог занести в свой актив много чего положительного: и Рисвикский мирный договор, в заключении которого Швеция сыграла активную, если не решающую роль, и оборонительные договоры с Австрией, Францией и морскими державами, после которых и авторитет Швеции в Европе, и ее внешняя безопасность значительно укрепились... К моменту прихода к власти молодого короля внутреннее и международное положение страны было прочное, и Швеция могла спокойно смотреть в будущее.

На всей территории королевства, включая заморские провинции, слава богу, уже много лет подряд царили тишина и спокойствие. Правда, в Лифляндии взбунтовались возмущенные редукцией бароны во главе с каким-то Паткулем, но это все далеко и несерьезно. Им надо только показать из Стокгольма кулак, и они быстро утихомирятся. Генерал-губернатор Эрик Дальберг с ними справится.

Но без происшествий все-таки не обошлось. 18 мая 1697 года королевский дворец сгорел, и от него остались одни стены — в точности, как предсказал капитан Ларе Экерут. Сам капитан, как выяснилось, к пожару никакого отношения не имел, равно как и безалаберные девушки-служанки. Скорее всего, во всем были виноваты пьяные мужики-лакеи. Расследование показало, что сам королевский брандмейстер Свен Линдберг устроил на чердаке уютный уголок, где проводил приятное время в обществе стаканчика водки и трубки с душистым табаком. От нее-то и возникло возгорание. Возможно, пожар можно было бы локализовать, если бы на месте оказались два его помощника. Но одного из них он как раз послал помогать своей супруге, а другой удалился на кухню поболтать с кухарками. Линдбергу грозила смертная казнь, но ее заменили на солдатский строй с шпицрутенами. Этого наказания бедный брандмейстер не вынес и после приведения приговора в исполнение скончался.

Во время пожара сгорела и обрушилась башня с изображением трех корон, символа королевства, и это посчитали дурным предзнаменованием. В суматохе едва вытащили гроб с телом почившего в Бозе короля, которого не успели еще предать земле. Сгорел почти весь государственный архив, о чем до сих пор жалеют многие ученые и не только ученые люди. Кое-что, впрочем, благодаря К. М, Стюарту удалось спасти, потому что дотошный педагог использовал документы в качестве учебного пособия для молодого Карла и брал их к себе на дом. Остались целыми и архивы редукционной комиссии — как говорили в народе, они были насквозь пропитаны слезами.

Королевская семья осталась бездомной и ютилась во дворце в Карлберге, резиденции умершей матери Карла. В свое время ей принадлежали также временные апартаменты и в черте города — так называемый Врангелевский дворец на Риддархольм, который стал называться Королевским домом. Пожар в королевском замке сделал Карла популярным в народе. Как известно, он с завидным самообладанием и хладнокровием помогал спасать из дворца имущество и людей, и его с трудом вывели из замка, опасаясь, что он может погибнуть в огне. После же пожара пятнадцатилетний король вел себя как обычно: он радовался лету, много ездил верхом, охотился, стрелял в цель и отлично освоил пистолетную стрельбу, принимал участие в занятиях своего полка.

Согласно рассказу Вольтера, который приводят многие другие биографы Карла, король в это время — не без подсказки отца — сблизился с толстяком Карлом Пипером, небогатым, энергичным, умным, честолюбивым дворянином, немцем по происхождению, занимавшим при дворе Карла XI второстепенный ранг статс-секретаря, но пользовавшимся у него особым доверием. Как-то король отправился с ним на смотр полков, и после поездки Карл якобы впал в некоторую задумчивость.

— Осмелюсь ли я спросить ваше величество, о чем вы так серьезно задумались? — обратился к нему хитрец Пипер.

— Я думаю, что чувствую себя достойным командовать этими храбрецами, и не хочу, чтобы они получали приказы от женщин.

Проницательный придворный правильно истолковал намек короля и передал его слова генералу Акселю Спарре, человеку горячему и решительному, также искавшему милость будущего короля. А. Спарре немедля начал переговоры с придворными партиями и за короткое время заручился поддержкой большинства влиятельных особ в пользу немедленного прекращения регентства и возведения Карла на престол. Задача генерала не входила в разряд сложных, сторонников до срочного вступления молодого короля в свои права было больше чем достаточно, потому что все дворяне почему-то связывали с ним надежды на отмену или частичное смягчение условий редукции.

Во всем остальном лето было ничем не примечательным — во всяком случае, для членов Опекунского совета, если не считать известий из Польши, где неожиданно скончался король Ян Собесский, и в стране началась заваруха с претендентами на трон, среди которых выделялись саксонский курфюрст Август II и французский принц Конти, То, что хитростью, подкупом и ловкостью на польский трон взобрался Август, в Швеции посчитали хорошим знаком: ведь через свою мать-датчанку, сестру матери Карла, саксонец приходился Карлу кузеном, и можно было надеяться на то, что между Польшей и Швецией теперь наступят мир и согласие. Участие русских денег в выдвижении Августа, судя по всему, прошло мимо ушей и глаз Опекунского совета или не очень взволновало его.

«Не полагайся на князей», — говорит шведская пословица. Теперь эту народную мудрость можно было бы дополнить следующей фразой: «Не полагайся на князей, которые приходятся тебе кузенами». Но для Опекунского совета намного важнее были не польские дела, а более насущная и прозаичная задача — предание земле тела преставившегося Карла XI. Для похорон короля нужно было созывать риксдаг, и он был созван. Представители всех сословий Швеции собрались в ноябре и выслушали проповедь епископа Свебилиуса: «Как мы были послушны Моисею, так послушны хотим мы быть и тебе; один Господь Бог с тобой, как он был один с Моисеем». Не исключено, однако, что кто-нибудь из пострадавших при редукции прочитал про себя и другую молитву: «Да будет благословенна память великого эконома государства Карла XI, лишившего меня... имений. Не дай Бог, чтобы он воскрес в Судный день среди святых, ибо тогда он, вместо белоснежных шелковых одеяний и обещанных пальмовых ветвей, выдаст нам грубую мешковину и ветки можжевельника. Он самого Господа Бога заставит думать об экономии».

Завершив церемонию прощания с Карлом XI, риксдаг удалился для обсуждения государственных дел по сословным секциям. В понедельник рано утром 19 ноября рыцарство и дворянство собрались на свой «форум», на котором лантмаршал дворянской секции Нильс Грипенхъельм, а также Аксель Левенхаупт (Левенгаупт) и Ахсель Спарре неожиданно поставили на повестку вопрос о совершеннолетии Карла XII.

Многие аристократы из профранцузской партии в надежде получить какие-нибудь облегчения или компенсации от редукции поддержали графа и стали выкрикивать призывы в пользу этого предложения. Против поднял голос лишь помощник учителя Карла барон Г. Крунхъельм, призвавший присутствующих не торопиться с этим делом, но его голос потонул в общем гвалте и угрозах «вышвырнуть из окна».

Перекричав всех остальных, дворянская секция настояла на том, чтобы о их решении был поставлен в известность молодой принц. Карл благосклонно выслушал представление Нильса Грипенхъельма и заявил, что предложение следовало обсудить с Опекунским советом. Уже в 11 часов совет собрался на совещание со специально избранным дворянским комитетом, куда, между прочим, вошли 78 человек, среди которых были генералы К. Г. Реншёльд, А. Спарре и О. Веллингк. Королева-мать попыталась было удалиться, но ее попросили остаться вместе с остальными членами Опекунского правительства.