— Не знаю, что я делала бы без тебя, — говорит Марч и рассказывает о злоключениях с прокатным автомобилем (его, кстати, уже отбуксировали в город). — Ты настоящий друг. Спасибо.

Удивительно, но она произнесла это серьезно.

Немыслимо было от нее подобное услышать в детстве. Они много времени по необходимости проводили вместе (отцы их, как-никак, партнеры), но терпеть друг друга не могли. За целых два года не проронили и двух слов. Не звучало даже «передай, пожалуйста, кусочек пирога» в праздничный обед на День благодарения. Теперь, конечно, и не вспомнить, почему возникла эта стена молчания.

— Все потому, что ты была полной идиоткой, — говорит Сюзанна, усердно наводя порядок на сиденьях.

Помимо псиной шерсти там еще скоросшиватели, куски бумаги и дюжина автомобильных карт.

— Нет, потому, — парирует Марч, — что ты была зануда и всезнайка. И до сих пор такая.

Им в самый раз расхохотаться. Сюзанна — репортер местной газеты «Горн», и ей действительно известно все, что творится в городе. Не только, например, сумма, за которую старик Джадсон продал свою землю за озером Старой Оливы, но также и то, что он не отдал ее Холлису за куда более приличный куш, хоть и позволил тому повезти себя на званый вечер в Бостон, а после принял в подарок целый ящик марочного «Шабли». Сюзанна, разумеется, не упомянет обо всем этом Марч, как и о том факте, что с десяток женщин Дженкинтауна сходят по Холлису с ума, не задумываясь, бросили бы мужей и приятелей, лишь помани он их пальцем.

Сюзанна Джастис насобирала больше информации, чем у большинства людей уместилось бы в голове. Ей, например, точно известен размер школьного бюджета на будущий год и что Бад Горас, парень из отдела по контролю за животными, слишком сердоболен и потому не умерщвляет бездомных псов. Во всей этой информационной сумятице уйма фактов, которые она запечатлела в памяти почти бессознательно, автоматически: кто умер прошлой ночью в госпитале Святой Бригитты; чей муж отвратителен, когда хватит лишку во «Льве»; кого нашли в припаркованной у мотеля на 22-м шоссе машине с ружьем между сиденьями и прощальной к запиской самоубийцы в бардачке…

— На меня лишь немного надави — и я тут же выдам кучу бесполезной информации, — говорит обычно Сьюзи.

Ей известен даже график распродаж в магазине женского белья Лафтона (вторая суббота января и июля) и цена желейных пончиков в кофейне «Синяя птица» (пятьдесят центов ровно). Что ни день, она узнает нечто новое. Недавно, например, выведала, что Эд Милтон, шеф полиции, когда целуется, закрывает глаза, а во сне выглядит сущим ангелом. Кое-какую информацию она запоминает на всю жизнь. Это проверенные, старые, так сказать, новости. Такая вот, к примеру: ее подруга Марч Мюррей не распознает свой счастливый шанс, даже если от него ей проходу не будет.

— Думаешь, жизнь в твоем Пало-Альто ключом бьет? А тебе известно, что Айлин Синглтон в этот вторник вышла на пенсию, и это после сорока трех лет работы в библиотеке?

— Боже праведный, — возносит к нему руки Марч, — Останови этих безумных репортеров.

Ее длинные волосы подвязаны в узел, скрепленный серебряным гребнем — ее собственного, кстати, дизайна. Серебряные браслеты на руках — у Сьюзи почти такие же (подарок Марч) — одни из первых, которые она набралась смелости изготовить. Началось это как хобби, а теперь стало приносить и удовлетворение: материальное и творческое.

— И это еще что…

За разговором Сьюзи счищает собачью шерсть с платья — единственного неяркого из ее гардероба, которое можно надеть на похороны. Светлые волосы, серо-голубые глаза. М-да, черный — явно не ее цвет, не важно, с клоками шерсти или без.

— Хочешь настоящую новость? Мистер и миссис Моррисей торжественно объявили о помолвке своей дочери Джейн (помнишь эту стерву?) с каким-то парнем, трудоустроенным по линии Департамента общественных работ, от которого отнюдь не в восторге. Он, кстати, и впрямь малый не промах. Я видела его на вечеринке в честь обручения и до сих пор в шоке. Та еще проблемка. Представь ребе, подвалил ко Мне и попросил номер телефона. Как видишь, я нарасхват — если кто желает заметку о себе в моем «Горне».

— А все потому, что ты существо из высших сфер.

— Как и ты. Вот почему мы дружим.

Гвен, еле влезшая в пикап в своей экстра-мини-юбке, с трудом верит ушам: насколько же нелепыми становятся мать и эта Сюзанна Джастис, когда вместе. Сьюзи приезжает к ним в Калифорнию раза два в год, и там, на Западном побережье, они не менее глупы, чем здесь, на Восточном.

— Вы такие обе умные.

Коротенькое черное платье Гвен — не единственная причина, по которой они вдруг замолкают и смотрят на нее. На ее лице — немыслимая тушь, а волосы, схваченные фиксатором, торчат, как иглы дикобраза. Она уже знает, что скажет своей подруге Минни, лишь только представится возможность: «Я там была как в мышеловке, с мамашей и этой Сьюзи — с их-то, прикинь, взглядами на моду. И ведь не свалишь никуда. Клетка, да и только. Жуть полнейшая».

— Ты позволяешь ей так ходить?

— «Позволяешь»?

Поистине, у бездетных довольно странные представления об отношениях родителей с их повзрослевшим чадом.

— Может, тронемся уже на похороны и покончим со всем этим? — звучит лягушачий тембр Гвен.

Перед выходом она украдкой выкурила в ванной сигарету и надушилась найденными в аптечке «Жан Натэ», надеясь заглушить табачный запах.

— Конечно, конечно, — говорит Сьюзи, садясь к рулю. — Разве можно позволить похоронам Джудит отнимать твое время на вес золота?

— Вот именно, — не клюя на иронию, удостоверяет Гвен.

Она хлопает рукой, перевернув солнцезащитный щиток — взглянуть на себя в зеркальце. Ей очень-очень хочется иметь глаза покрупнее и лицо потоньше. Если сама она смотреть на свое отражение не в состоянии, то другие, наверное, и подавно от нее нос воротят. Может, мать и эта несуразная Сьюзи не так уж не правы, осуждая ее внешний вид? Да, так обрезать волосы было явной ошибкой. У Гвен теперь не внешность, а просто анекдот какой-то. Ее мечта: выглядеть тощей афганской борзой в людском обличье. А вместо этого из зеркальца на нее глядит упитанная гончая породы бигл.

— Ты скоро? — спрашивает Марч.

Запихивая себя вслед за дочерью, она какое-то время борется со щитком, пытаясь вернуть его в верхнее положение, чтобы он не дал никому в глаз на ухабистом проселке. День обещает быть ужасным. Именно из тех деньков, в которые охотно бы исчезла, испарилась, пусть это и значило бы укоротить себе жизнь на двадцать четыре часа.

— Даже не верится, что Джудит умерла. Она так обо всех заботилась, никогда не жаловалась. Не могу назвать ни одного ее эгоистичного поступка. Ни одного. Великий человек.

— Она — это было нечто, ты права, — кивает Сьюзи.

Марч, слегка не уловив интонации, не прочь попросить подругу уточнить смысл этих слов, но дорога принимает такой раскуроченный вид, что той не до разговоров — приходится метить точно в наезженные колеи.