Это было блестящее собрание. На нем присутствовали Роберт Оппенгеймер, «отец» атомной бомбы, Ханс Бете, возглавлявший теоретический отдел в Лос-Аламосской лаборатории[21], Виктор Вайскопф, Исидор Раби, Эдвард Теллер, Джон ван Флек, Джон фон Нейман, Уиллис Лэмб и Хендрик Крамерс. Новое поколение физиков представляли Джон Уилер, Абрахам Пайс, Ричард Фейнман, Джулиан Швингер и бывшие ученики Оппенгеймера Роберт Сербер и Дэвид Бом. Эйнштейна приглашали, но он отказался из-за плохого самочувствия.

На конференции физики услышали о некоторых тревожных результатах новых экспериментов. Энергия одного из квантовых состояний атома водорода, как оказалось, слегка сдвигается относительно другого, и этот феномен назвали лэмбовским сдвигом по имени открывшего его Уиллиса Лэмба. Теория Дирака предсказывала, что оба состояния должны иметь абсолютно одинаковую энергию.

Но это еще не все. Раби объявил, что измеренный g-фактор электрона – физическая постоянная, характеризующая силу взаимодействия электрона с магнитным полем, – имеет значение порядка 2,00244, тогда как теория Дирака предсказывала, что g-фактор равен 2.

Такие результаты просто нельзя было предсказать без тщательно разработанной КЭД. Складывалось впечатление, что, несмотря на все проблемы теории, связанные с ее математической структурой, у самой природы нет проблем с бесконечностями. Физикам нужно было найти способ каким-то образом их обойти.

Дискуссия продолжалась за полночь. Ученые разбились на группы по двое-трое, по коридорам разносилось эхо споров, в которые вернулась научная страстность. Швингер позднее заметил: «В первый раз люди, которые пять лет держали всю эту физику в себе, смогли говорить друг с другом без того, чтобы кто-нибудь заглядывал им через плечо и говорил: «А с этого уже снят гриф се кретности?»[22]

Тогда затеплилась надежда. Голландский физик Крамерс коротко изложил новый подход к исследованию массы электрона в электромагнитном поле. Он предложил рассматривать собственную энергию электрона как дополнение к его массе.

После конференции Бете вернулся в Нью-Йорк и сел на поезд до Скенектеди, где был внештатным консультантом «Дженерал электрик». Сидя в поезде, он размышлял над уравнениями КЭД. Тогдашние теории КЭД предсказывали бесконечный лэмбовский сдвиг как следствие самодействия электрона. По предложению Крамерса Бете рассмотрел бесконечный член в разложении возмущения как эффект электромагнитной массы. Как же теперь от него избавиться?

Бете рассудил, что можно было бы его просто вычесть. Разложение возмущения для электрона, связанного в атоме водорода, включает в себя бесконечный член. Но разложение для свободного электрона также включает в себя такой же бесконечный член. Почему просто не вычесть один ряд возмущений из другого, таким образом избавившись от бесконечных членов? Кажется, что вычитание бесконечности из бесконечности должно дать в ответе бессмыслицу[23], но Бете обнаружил, что в простом, нерелятивистском варианте КЭД такое вычитание дает гораздо более упорядоченный результат, хотя и не свободный от проблем. Он пришел к выводу, что в КЭД, которая полностью удовлетворяет эйнштейновской специальной теории относительности, эта процедура перенормировки полностью устранит проблему и даст реалистический с точки зрения физики ответ.

Поскольку эта процедура отчасти привела уравнения в порядок, Бете смог приблизительно прикинуть ожидаемую величину лэмбовского сдвига. У него были сомнения насчет фактора 2, который он ввел в вычисление, и, добравшись до исследовательской лаборатории «Дженерал электрик», он ненадолго заглянул в библиотеку и убедился, что память его не подвела. Его предварительный результат расчета лэмбовского сдвига оказался всего на 4 процента больше, чем полученный экспериментально, о котором Лэмб сообщил на конференции в ШелтерАйленд.

Бете явно на что-то напал.

Разработка окончательной релятивистской теории КЭД, которую можно было перенормировать подобным образом, потребовала несколько больше времени. Когда состоялась следующая конференция в марте 1948 года в гостинице «Поконо-Мэнор-Инн» в Поконо недалеко Скрэнтона, штат Пенсильвания, Швингер описал свой вариант во время марафонского пятичасового заседания. Его математические выкладки были практически непостижимы. Кажется, только Ферми и Бете удалось проследить за его выводами до конца.

Фейнман, нью-йоркский соперник Швингера, тем временем разработал сильно отличающийся, гораздо более интуитивный подход к описанию и учету поправок (возмущений) в КЭД. Оба не понимали подходов друг друга, но, когда после выступления Швингера они сравнили свои записи, оказалось, что они пришли к одинаковым результатам. «Тогда я понял, что не сошел с ума», – сказал Фейнман[24].

Вопрос был как будто решен, но вскоре после возвращения с конференции в Поконо Оппенгеймер получил письмо от японского физика Синъитиро Томонаги, из которого узнал еще об одном успешном подходе к КЭД. Томонага использовал аналогичные швингеровским методы, но его математические выкладки казались гораздо более прямолинейными. Сложилась довольно запутанная ситуация. Все эти очень разные подходы к релятивистской теории КЭД дали одинаковые ответы, но никто до конца не понял почему.

Вызов принял молодой английский физик Фримен Дайсон. 2 сентября 1948 года он сел на автобус, едущий из Беркли, что неподалеку от Сан-Франциско в Калифорнии, на Восточное побережье США. «На третий день пути случилось нечто замечательное, – написал он родителям через несколько недель. – Я вошел в какой-то полутранс, как это бывает после двух суток в автобусе, и очень глубоко задумался о физике и, в частности, о соперничающих теориях Швингера и Фейнмана. Постепенно мысли стали проясняться, и не успел я понять, что случилось, как вдруг решил проблему, над которой ломал голову весь год, а именно доказал эквивалентность двух теорий»[25].

В результате появилась полностью релятивистская теория КЭД, которая с поразительной точностью предсказывает результаты экспериментов. По предсказанию КЭД, g-фактор электрона имеет значение 2,00231930476. Сравнимое значение, полученное экспериментально, равно 2,00231930482[26]. «Чтобы вы представили себе, насколько точны эти числа, – позднее писал Фейнман, – это равносильно тому, как если бы вы измерили расстояние от ЛосАнджелеса до Нью-Йорка с точностью толщины человеческого волоса»[27].