мне судить о доле пилигрима,

Что на свою могилу тащит крест.

Кружат, кружат вороны, что им не кружить?

Кружат, кружат вороны, что им не кружить?

Сытые довольные… Хочется пожить

Каждому, да радости мало от жилья…

Стонет в безотрадности Родина моя.

Стянутый поддёвкою новый Прометей

Мается исклёванной печенью своей.

Отчины беспутные дети-мужики

Пьём мы до бесчувствия в праздник и с тоски.

Если бы не воронов метка на челе,

Так бы и лежали мы на сырой земле,

Тискали бы родную, долюшку кляня…

Нет, российский подданный, то не для меня.

Не найти сочувствия к слабости, мой друг,

К жизни равнодушия сбрось с себя недуг,

Как былинный пращур твой стань богарырём,

От заморских ящуров защити свой дом,

От поганой нечести, что кругом кишит.

Разомни конечности, чай, не инвалид.

За родную сторону бейся не шутя.

Ну, а что до воронов — сами улетят.

Вертикаль власти и воровство

Народного счастья отец и коваль

Свой вывел закон гравитации:

Отвесная власти ведёт вертикаль

В тюрягу и без апелляции.

Наверх карьерист через задний проход

Как глист проползёт, не замажется.

Но верит народ, что моральный урод

В местах отдалённых окажется.

Сорвётся он вниз, как мужик со столба,

Что жиром натёрли заранее.

Подобная ждёт казнокрада судьба

И нет воровству оправдания.

Вам то подтвердят толоконные лбы

И прочие при полномочиях.

Про тех же, кто жиром намазал столбы,

Про них промолчу ближе к ночи я.

И после смерти русский будет пить

С большой трибуны раздаётся речь —

Когда народу мы дадим излишки,

Начнёт их милый трепетно беречь,

По крохам собирая на сберкнижке.

Из Интернета будет он качать

Не голых баб, а деловое чтиво

И сможет жизнь свою с нуля начать,

Ему лишь предложи альтернативу.

Сгоняет родный в Галатасарай,

Где на ура продаст свои матрёшки.

В родном краю наступит сытый рай,

Где каждый будет с миской и при ложке…

А может, хватит задницу смешить?

Ей хорошо, когда она без вилки.

И после смерти русский будет пить,

Из рая в ад гоняя за бутылкой.

И китайская стена небесконечна

И китайская стена небесконечна,

Хоть стояла многие века,

Охраняя сирых и увечных

От нашествия издалека.

С нею обгоняя ожиданья,

Здания общественных систем

Рушились не раз до основанья,

Впрочем, снова высились затем.

Монолитом на крови застыла,

Тихо за великою стеной.

Здесь не оскверняются могилы,

Дремлет узкоглазый часовой.

Зной дневной сменяется морозом,

Камень дышит сеточкой морщин.

Изнутри ль, снаружи ль ждать угрозы —

Не ответит грозный властелин.

У него на сердце тот же камень,

Что у всех лежащих под стеной —

Приподнять, что строилось веками,

Жизни недостаточно одной.

У истории отыщутся герои,

Но кому воздвигнут пьедестал —

Тем, кто для потомков стены строил,

Или тем, кто стены разрушал?

1987

Через прошлое щемящее нашей боли настоящее

Через горе, принуждение,

Через пьяное икание,

Голод, мор, нужду, лишения,

Через кнут и помыкание,

К лучшей жизни привыкание.

Оскорбленья, унижения,

Причитания, неверие,

Наказанье, преступление,

Казнокрадство, службы рвение —

Богоносная империя.

Прилепиться сердцем не к чему —

Не юродивый, так ряженый,

Не боярство, так неметчина…

Византия и варяжество —

На Руси святое княжество.

Что ни делается — к лучшему…

Во всё горло моложавые

Гордые сыны рекрутчины

И во имя, и за здравие

Тянут гимн самодержавию.

На жаре ребёнка бросили…

Не родители — обидчики.

Азиатчины раскосые

Глазки на невинном личике

Малолетнего опричника.

С детства не в лапту, а в ножечки…

Матери одной не справиться…

И не в землю, а под ложечку

Метит ножичком заточенным

Ангел с ликом скособоченным…

В казематах ли, хоромах ли

Жизнь прожить — тоской промаяться,

Поле перемерить в хромовых

Скороходах, а состариться —

В монастырь уйти и каяться.

Через времечко запойное

Трезвых мыслей не щадящее,

Пение заупокойное,

Через прошлое щемящее

Нашей боли настоящее.

1985

Как на Чистых прудах завелась вдруг нечисть

Как на Чистых прудах завелась вдруг нечисть,

На семи ли ветрах утки занесли

Из гнилых из болот, словом, издалече

Или дворники сор с улиц намели.

Но устроила тварь от людей незримо

Чистопрудный свой быт, кодекс и закон,

А прикрылась от всех проходящих мимо

Отраженьем в воде из чужих окон.

Там русалки не прочь ночь похороводить,

Водяной, сам не свой, просится в запой,

Домовой, чёрт дурной, всеми верховодит,

А порядок у них — чистый домострой.

Как на Чистых прудах над бульваром зелень

Прикрывает обман, обнажает злость…

Вот на лавочку двое влюблённых сели —

Опустились вдвоём, а уходят врозь.

И покуда вокруг бабки точат лясы —

Кто с какого крыльца прочь рванул куда —

Покрывается гладь чуть приметной ряской

И болотным огнём светится вода.

Как на Чистых прудах воздух уж не лечит.

С незнакомых каких и чужих держав

Занесли гусаки и гусыни нечисть

На пруды, чистоту у прудов украв?

1997

Народ (Когда б на выгоне, а то на выпасе)

Когда б на выгоне, а то на выпасе

Слюною брызгаем, трясём жирок.

Налево — хрен ему, направо — выкуси.

Пуляет трелями шальной рожок.

Пляшем, ляжки оголя, мама родная,

Льётся музыка моя, слова народные.

В его дому не нищие, не хромые —

Блаженные, мы сиднем на горбу.

Мы кровушку его как вина пробуем

И на его же сетуем судьбу.

Разлюбил милой меня, бабу тощенькою,

Не с того ли само дня жизнь мне тошненькая.

Не голодно, не солоно, не рьяно нам,

Да больно кровушка хмельна, терпка.

Кто пьян — так вдрызг, глаза стеклянные

Как пуговицы от воротника.

Поросилась порося божьей милостью,

Разрешилась, да в дерьме извозилась вся.

Лапшой питаясь, вечно облапошенный,

С воды перебивается на квас,

Но хрен вам в зубы, милые, хорошие,

Не скажет, промолчит в который раз.

Пили, пьём верхом на нём, капли стряхиваем,

В расписной рубахе он нам подмахивает.

Мы свой народ за все его превратности

В объятиях готовы задушить,

С ним вместе совершать благие гадости

И каяться, чтоб заново грешить.

В ВЧК служил Ванёк, снимал пеночки,

Скольких девок отволок, ближе к стеночке.

Мы в равенстве своём с властями в сговоре.

У нас одно сословие — народ.

Не потому ль в припадке суесловия

Кто ниже