в школу — они получали домашнее воспитание, в котором искусству скакать верхом, стрелять из лука и охотиться принадлежало существенное место. С другой — для бедняков продолжение образования было бы непростительной роскошью: и потому, что учителю нужно было платить, и потому, что дети крестьян и ремесленников рано начинали трудовую деятельность. Будущему святому Илье Новому исполнилось 12 лет, когда его отдали в ученики к столяру: он жил в доме мастера, помогал по хозяйству и постепенно овладевал столярным делом. Когда Констант (будущий Михаил Пселл, знаменитый ученый и политический деятель XI в.) завершил к десяти годам начальное образование под руководством какого-то учителя, его родственники, небогатые константинопольские горожане, решили учить его ремеслу, и только мать умолила их иначе определить судьбу способного мальчика: Константа отправили в обучение «грамматику». Никакого социального или имущественного ценза, ограничивающего образование, в Византии не существовало, тем не менее в средних школах занимались по преимуществу дети чиновников, духовных лиц (в Византии не было целибата, т. е. запрета духовным лицам иметь семью), провинциальных землевладельцев, купцов.

Девочки не поступали в среднюю школу, и к женскому образованию вообще относились настороженно. Начитанных женщин в Византии до XII в. было немного. Редкий пример — поэтесса Касия, которая, согласно романтическому преданию, находилась среди красивейших девиц, привезенных в Константинополь для того, чтобы император Феофил (829–842) выбрал из их числа себе невесту. Отвергнутая царственным женихом, Касия удалилась в монастырь и в разнообразных эпиграммах бичевала глупцов и невежд. В XII в. в Константинополе было уже немало знатных женщин, которые много читали, покровительствовали ученым и писателям и сами пробовали силы на литературном поприще. Такое изменение взглядов на женское образование очень четко отражает биограф Анны Комнин, одной из ученейших византийских дам, который замечает, что ее родители — император Алексей I (1081–1118) и его монахолюбивая супруга Ирина — досадовали на тягу Анны к знаниям и ограничивали ее чтение. Только после того как Анна вышла замуж, ее муж, видный вельможа и историк Никифор Вриенний, принадлежавший уже к новому поколению, помог ей познакомиться с тем, что в детстве и отрочестве оставалось для нее запретным.

В поздней Римской империи почти каждый значительный город имел свою среднюю школу — в Византии начиная с VII–VIII вв. среднее образование сосредоточивалось почти исключительно в Константинополе. За пределами столицы редко удавалось найти опытного учителя. В этом отношений очень показателен рассказ «Жития Константина Философа»: будущий просветитель славян вырос в Солуни, одном из крупнейших городов империи; он рано почувствовал тягу к знаниям, но в Солуни Константин так и не смог пойти дальше начального образования — в городе не было человека, способного научить «художеству грамматическому», кроме какого-то странника, когда-то знавшего, но потом забывшего науку грамматики. Любознательный юноша отправился в столицу, где действительно изучил Гомера и геометрию, диалектику (логику) и философию, риторику, арифметику, астрономию и музыку. Агиографы единодушно рассказывают о молодых людях, вынужденных для продолжения образования покидать родину и переселяться в Константинополь. Но нельзя думать, будто Константинополь кишел учебными заведениями. Французский ученый П. Лемерль предполагает, что в Константинополе первой половины X в. было всего 12 средних школ, в каждой из которых обучалось 20–40 человек{6}. Следовательно, в огромном городе (а по существу во всей Византийской империи) лишь несколько сотен мальчиков могло ежегодно получить среднее образование. Конечно, цифры эти весьма условны, и все же они дают ориентировочное представление о том, насколько узкий слой византийцев был затронут средним образованием.

Социальное предназначение среднего образования (сами византийцы называли его «педиа» — «воспитание» или «энкиклиос педиа» — «всеохватывающее воспитание») понималось в Византии весьма утилитарно. Автор «Жития Никифора Милетского» (X в.) говорит, что многие родители стремились отправить детей в школу потому, что образование могло послужить источником богатства и должностной карьеры. И в самом деле, анонимный летописец, известный под именем Продолжателя Феофана, рассказывает, что император Константин VTI Багрянородный (913–959) покровительствовал константинопольскому государственному училищу: он назначал туда учителями видных чиновников и церковных иерархов, а из выпускников набирал судей, податных сборщиков и митрополитов. Немногочисленные выпускники средней школы, по всей видимости, с трудом удовлетворяли потребности Византийской империи в кадрах светской и духовной администрации. И так как получали «энкиклиос педиа» по преимуществу дети и племянники чиновников и видных духовных лиц, в Византии, несмотря на отсутствие формальных сословных граней, постепенно сложилась служилая знать, которая не была наследственной по закону, но фактически передавала по наследству свои привилегии и должности: из поколения в поколение представители этих фамилий занимали посты начальников административных ведомств в столице, наместников провинций, судей, податных сборщиков и контролеров; из той же среды рекрутировалась и церковная элита. Образовательный ценз оказывался мощным социальным фактором, но в свою очередь его приобретение было определено социальным статусом.

«Энкиклиос педиа» должна была готовить светских и духовных администраторов, но программа средней школы лишь в очень незначительной степени была ориентирована на выполнение этой задачи.

Византийская школа знакомила с тем, что греки называли «оксиграфией» или «тахиграфией»— искусством сокращенного письма под диктовку, что было весьма важно для будущих чиновников. В «Житии Симеона Богослова» рассказывается, как мальчика, которого готовили к чиновной карьере, родственники отдали прежде всего грамматисту; затем он в совершенстве овладел тахиграфией, но «эллинизацией» своей речи, светским образованием и риторикой пренебрег, ограничившись только «так называемой грамматикой». Возможно, следовательно, что тахиграфия предшествовала грамматике.

Иной раз мальчики 11–12 лет посылались на выучку к нотариям — они обучались составлению документов: купчих и дарственных грамот, завещаний, договоров об аренде.

Однако не приобретение этих практических навыков составляло существо византийского среднего образования. В основу византийской «энкиклиос педиа» были положены принципы античной образовательной системы. В римской школе грамматика, риторика и философия составляли так называемый тривиум (буквально «перекресток трех дорог»), первую ступень семи свободных искусств, за которым следовал квадривиум («перекресток четырех дорог»). Программа изучения семи свободных искусств, существовавшая в ранней Римской империи, упомянута еще Марцианом Капеллой на самом закате римской истории. Она сохранилась и в западной средневековой школе, и в какой-то мере в византийской.

Обучение начиналось с грамматики, под которой понималось искусство читать и толковать античных авторов. Эта дисциплина не сводилась только к изучению склонений и спряжений, орфоэпики и метрики, в нее включались элементы античной истории и географии, а также мифологии, без знания которой древние книги оставались бы непонятными.

Пселл рассказывает, что под руководством грамматика он в течение одного года выучил наизусть всю «Илиаду» и умел не только декламировать ее, соблюдая размер (трудность состояла в том, что гекзаметр «Илиады» был основан на соблюдении долготы и краткости слогов, тогда как во времена Пселла различие