Высоко на острие древка билось целое сердце, и билось всё сильнее.

Йяда резко втянула воздух, выпрямилась и удивлённо осмотрелась по сторонам. Она встретилась глазами с Ингри-волком, узнала его и ошеломлённо воскликнула:

— Так вот ты где! — Она обвела взглядом толпу призраков, сгрудившихся вокруг и наблюдавших за странной операцией. — Вот вы все где! — Йяда поднялась на ноги и поклонилась знаменосцу, осенив себя знаком Пятёрки. — Я искала тебя, милорд маршал, но не могла увидеть.

Призрак с глубоким почтением поклонился Йяде. Рука Йяды легла на загривок Ингри, поглаживая густой мех. Он прижался к ней, наслаждаясь лаской. Йяда опустила глаза — не так уж и опустила, поскольку голова огромного зверя доходила ей почти до груди.

— Как случилось, что вы все порознь? Что вообще здесь происходит? — Взгляд девушки обежал поляну и остановился на многоликом Хорсривере. — Ох… — Она невольно отпрянула, но тут же гордо выпрямилась. — Так вот как ты выглядишь на самом деле, когда не прячешься в тени. Что ты делаешь на моей земле?

Хорсривер старался сохранять полное равнодушие, но последние слова Йяды вызвали у него ярость.

— На твоей земле! Здесь — Священное древо!

— Я знаю, — холодно ответила Йяда. — Это моё наследие. Ведь ты кончил свои дела здесь, не так ли?

Облик Хорсривера на мгновение перестал меняться; насмешливо скривив губы, он бросил:

— Действительно, мы уходим. Жаль, что тебе удастся насладиться своим наследием так… недолго. — Улыбка сделалась издевательской, и Ингри грозно зарычал. Рука Йяды крепче вцепилась ему в шерсть.

— А они? — Йяда оглядела украшенного золотым поясом знаменосца и остальных воинов.

— Я их последний истинный священный король. Они должны следовать за мной.

— В забвение? — возмущённо спросила Йяда. — Им придётся умереть за тебя дважды? Что же ты за король!

— Я ничем тебе не обязан и не обязан ничего объяснять.

— А вот им ты обязан всем!

Хорсривер не мог — со сменяющими друг друга по всему черепу лицами — отвернуться, но спиной к Йяде он всё же встал.

— Это в прошлом. Всё давно закончено.

— Нет!

Хорсривер резко повернулся и прорычал:

— Они последуют за мной во тьму, и боги, которые отвергли нас, будут отвергнуты в свою очередь. Забвение и месть! Они создали меня, и ты не можешь этого изменить!

— Я не могу… — Йяда поколебалась, потом посмотрела на знамя, на древко которого опирался маршал, слушая их разговор. Повернувшись к могильному холму, она указала на распростёртое тело Венсела и склонившуюся над ним безмолвную Фару. — Ты умер, как я понимаю. Смерть кладёт конец королевской власти вместе со всем, что происходило на протяжении жизни в мире материи. Мы отправляемся к богам нагими и равными друг другу, как и при рождении; иными оказываются только наши души — вследствие того, что мы с ними сделали. Потом кланы избирают нового короля. — Йяда с вызовом оглядела призрачных воинов. — Не так ли?

По их рядам пробежал странный шорох. На лице знаменосца, опиравшегося на древко, отразилась смесь печали и нечестивой радости. Только теперь Ингри догадался, что это, должно быть, первый знаменосец Хорсривера, павший при Кровавом Поле. Его тело, несомненно, погребено в том же рве: Хорсривер говорил, что королевское знамя было разломано и брошено на его тело, а знаменосец никогда не отдал бы его, пока был жив. Королевскому знаменосцу полагалось быть хранителем королевской власти до собрания кланов и вручить её следующему избранному королю; так бы и произошло, если бы могущественное незавершённое заклятие не задержало события на многие мучительные века.

— Ты умер, — настаивала Йяда. — Это — собрание кланов Древнего Вилда, последнее собрание. Воины могут избрать нового короля, такого, который не предаст их в смерти.

— Другого не существует, — фыркнул Хорсривер.

Шорох становился всё громче, пробегая по толпе, подобно огню. Знаменосец выпрямился и повернулся к Йяде, приветствуя её неуклюжим знаком Пятёрки. Его призрачные губы растянулись в улыбке. Он выпустил древко знамени, и Йяда подхватила его и крепко сжала.

«Как же так, — подумал Ингри, — мы, живые, не можем коснуться этих призрачных предметов, они текут сквозь пальцы, как вода…»

Йяда стиснула древко обеими руками и сильно встряхнула его. Над её головой развернулось и заколыхалось в безветренном воздухе знамя. На красном поле скалила клыки чёрная волчья голова Волфклифов.

Ингри заморгал своими человеческими глазами и с усилием поднялся на ноги. Он снова был в своём теле — ощущение было таким потрясающим! Ингри глубоко втянул воздух. Его волк исчез… Нет. Ингри прижал руку к сердцу.

«Он здесь».

Волк с радостным рычанием мчался по его венам. И было ещё кое-что… Связь между ним и Хорсривером, та, что раньше соединяла его с Йядой, а потом была разорвана Хорсривером, чтобы привязать Ингри к его королевской ауре… Эта связь вибрировала от напряжения, притяжение делалось более мощным.

Хорсривер потянулся к Фаре, рывком поднял её на ноги и сунул ей древко своего знамени.

— Держи! — Фара в ужасе взглянула на супруга и вцепилась в древко, словно от этого зависела её жизнь. Сила древней королевской магии, питаемая смертью и муками, скрытыми под могильным холмом, была велика.

Ингри облизнул губы и прочистил горло. Теперь он снова владел колдовским голосом.

— Что ты можешь сказать, Фара?

Он явственно ощутил, как заклятие молчания, наложенное на Фару Хорсривером, слетело с неё, как распрямившаяся пружина, кувыркаясь в воздухе. Фара с шумом втянула воздух.

Хорсривер повернулся к ней — в первый раз на его лице проступили черты Венсела — и протянул к ней руку.

— Жена моя!..

Фара дёрнулась, словно пронзённая стрелой, и зажмурилась от боли. Открыв через несколько секунд глаза, она взглянула на Йяду, потом на Ингри и, наконец, на Хорсривера.

— Я пыталась быть тебе женой, — прошептала она. — Ты же никогда не старался стать мне мужем.

И она склонила знамя; серое полотнище растеклось по земле шёлковой лужицей. Фара поставила ногу на древко, и сухое дерево треснуло, разломившись пополам.

Хорсривер отступил на шаг; половина его лиц, казалось, перекосилась от гнева, а на остальных появилось выражение ироничной безнадёжности и отвращения; только на одном лице промелькнуло покорное достоинство. Руки Хорсривера бессильно упали, и связь, соединявшая его с Ингри, растаяла в воздухе, как гаснут в темноте разлетевшиеся от костра искры. Глаза с невероятной мукой воззрились на Ингри, и на лицах отразилось горькое сожаление.

Ингри обнаружил, что цепляется за древко знамени в руках Йяды, чтобы не упасть. Огромная тяжесть королевской ауры Хорсривера не то чтобы исчезла, но давление, испытываемое Ингри, теперь исходило не из одной точки, а словно со всех сторон. Затем наступил момент затишья, безмолвной неопределённости, и поток королевской магии изменил течение, хлынув наружу. Вместе с этим ощущением к Ингри пришёл неопределённый страх, несравнимый ни с чем, что он испытал за все долгие часы бесконечных потрясений.