Кто бы ни расхаживал по оранжерее в столь поздний час – гвардеец, садовник или все-таки Пророк, – он явно держался освещенных дорожек. Рациональнее всего было бы подождать, пока он не вернется на главную аллею и не приблизится. Но Сото опасался, как бы вероятная жертва не направилась к выходу, поэтому каратель решил во что бы то ни стало ее срочно перехватить. Задача несложная – надо лишь срезать по зарослям угол между аллеями и затаиться возле боковой дорожки. Тогда неторопливо бредущий человек непременно выйдет на засаду, а там уже будет видно, пойдет он дальше своей дорогой или удостоится чести услышать имя того, кто перережет ему горло.

Бесшумной тенью бегущий промеж деревьев хищник теперь напоминал человека только одеждой. Даже фигура его – пригнувшаяся, со втянутой в плечи головой и поджатыми к груди руками – больше походила на зверя, чем на прямоходящего потомка Адама. И не было для Мара отныне ни прошлого, ни будущего – только малый промежуток между ними, равный по времени удару меча.

Настоящее?

Нет – пустота. Именно та загадочная пустота, которой всегда стремились достигнуть в мыслях яростные, как тигры, и одновременно хладнокровные, как рептилии, предки Сото. Пустота царила сейчас и в сознании их потомка. Пусть не совершенная, но достаточно близкая к идеалу пустота – предвестник неотвратимой Свободы, дарованной свыше не только разуму, но и телу исполнившего долг воина.

Стремительный хищник опередил медлительную добычу и замер подобно взведенной пружине за развесистым кустом у обочины дорожки. Обнаженный меч в руке Сото нервно подрагивал, а немигающий взгляд карателя нацелился туда, откуда должен был появиться замеченный им человек. Пути хищника и жертвы практически достигли точки пересечения…

Всевышний определенно имел зуб на своего верного глашатая, ибо с чего вдруг он отвернулся от Пророка в эту ночь, обрекая его на столь безжалостную смерть? То, что по аллее шел Пророк, стало несомненно, как только одиноко бредущий человек вышел под свет фонаря. Гвардейцы и слуги не носили одежд, приличествующих лишь облеченным властью. Скромный будничный балахон Его Наисвятейшества был знаком карателю по виденным ранее портретам, на которых Пророк изображался в неофициальной обстановке. Повседневная одежда Гласа Господнего отличалась от апостольской, так что перепутать Пророка с оказавшимся здесь в ночной час Апостолом тоже было нельзя. Величайшего из жителей цивилизованного мира изводила элементарная бессонница – это было заметно по измученному состоянию Его Наисвятейшества, понурившего упрятанную под капюшон голову и с трудом переставляющего ноги.

Вид усталого старика не разжалобил карателя. Разве свирепого хищника могла разжалобить ослабленная болезнью добыча? Наоборот. Человек в балахоне санкционировал жестокое убийство (назовем вещи своими именами) благородного сеньора Диего ди Алмейдо, жизнь и честь которого оберегал его верный слуга Сото Мара. Пророк не дождался бы снисхождения, даже будь он смертельно болен и готовься умереть на следующий день.

Плохо, что так и осталось неузнанным имя негодяя, написавшего на сеньора донос. Но теперь это уже неважно – все те, кто санкционировал убийство, получили по заслугам, а доносчик рано или поздно сам запутается в паутине своих интриг и ответит за гибель сеньора ди Алмейдо тоже. Возможно, смерть, которую даровал бы доносчику Мара, окажется для негодяя самой желанной…

Удрученный мыслями Пророк вздрогнул, отпрянул и выронил Святое Писание, когда прямо перед ним из кустов выпрыгнул разъяренный незнакомец с безумными остекленевшими глазами. На голове незнакомца красовалась белая повязка, пропитанная запекшейся кровью, а в руках он сжимал короткий клинок со скошенным тупоугольным острием, при первом взгляде напоминавшим обломок гвардейской сабли. Незнакомец не проронил ни звука, подскочил к Его Наисвятейшеству и со всей силы заехал ему в челюсть…

Каратель не позволил Пророку поднять крик. Крики жертв создавали панику, поэтому при охоте за головами врагов Сото всегда и везде старался соблюдать тишину. Бесшумно пришел, бесшумно сделал свое грязное дело, бесшумно удалился… Сегодня этим правилом можно было поступиться, к тому же страсть как тянуло услышать предсмертный вопль Гласа Господнего. Однако в таком случае «бежать к Свободе» придется сквозь сонм остервенелых врагов, которые вряд ли смилуются и подарят убийце легкую смерть. Нет уж, свой последний шаг к смерти Сото Мара сделает сам, в тишине, возле тела убиенного врага. Недрогнувшей рукой и с чувством выполненного долга.

Пророк издал короткий сдавленный всхлип, взмахнул руками и упал на гравий. Каратель был уверен, что после такого крепкого удара этот тщедушный человечек уже не встанет, но все равно прыжком догнал Гласа Господнего и, дабы пресечь сопротивление жертвы, приставил конец клинка к впалой старческой груди. Ошарашенный нападением и сокрушительным ударом Пророк лежал без движений. Он, правда, попробовал выкрикнуть не то мольбу, не то призыв о помощи, но при свернутой челюсти с его уст сорвалось лишь вялое мычание.

– Мое имя – Сото Мара, – отчетливо произнес каратель. Голос его звучал надтреснуто – Сото изрек первую фразу за несколько минувших дней. – Я служил и до сих пор служу убитому вами сеньору Диего ди Алмейдо. Сейчас вы ответите за его смерть…

Лишенный дара речи Глас Господний рванулся всем телом, и от этого меч карателя только сильнее уколол его. Или болезненный укол, или услышанный приговор, или все сразу – но это вдруг пробудило в Его Наисвятейшестве жгучее желание к жизни. Вмиг обретя самообладание, он ухватился обеими руками за лезвие и принялся вырывать клинок у убийцы, не обращая внимания на глубокие порезы и хлынувшую из них кровь. Сото не ожидал, что у оглушенного старика найдется столько сил, и стал отбирать у него меч, при этом отвешивая Пророку увесистые пинки, которые, впрочем, на жертву никак не действовали.

Завязалась неуклюжая и шумная борьба, сопровождаемая шуршанием гравия и натужным пыхтением обоих противников. Во время возни с головы Пророка слетел капюшон, что невольно заставило хищника взглянуть в глаза своей жертве…

Пропусти Сото удар, подобный тому, что сбил наземь Его Наисвятейшество, это потрясло бы его куда меньше. Возникшее из-под капюшона лицо жертвы повергло карателя сначала в недоумение, затем в испуг, а после в растерянность. От пустоты в мыслях не осталось и следа: в голове воцарился кромешный хаос. Потрясенный Сото пялился на Пророка во все глаза и едва не выпустил рукоять меча, чуть было не подарив оружие противнику.

Поверженный человек носил одежду Его Наисвятейшества и фигурой тоже его напоминал, но вот лицо… Безусловно, оно тоже чем-то походило на знакомое каждому святоевропейцу лицо Гласа Господнего, но не более. Во-первых, лицо этого человека было моложе. Во-вторых, вместо лысины, какой обладал истинный Пророк, у двойника имелись волосы. Пусть коротко подстриженные, однако вполне здоровые, без единой залысины. И в-третьих: лоб противника Мара был чист. Никаких божественных меток в форме креста, которые носили истинный Пророк и его двенадцать Апостолов. Обычный лоб, коего никогда не касался огненный перст Господень.

Бродивший по оранжерее человек в балахоне всячески стремился выдать себя за Его Наисвятейшество и вел себя так явно неспроста. Это была не какая-то дворцовая шутка или розыгрыш. Пророки – не изнывающие от скуки короли древности, изобретавшие для себя тысячи немыслимых забав. Пророки – люди, не склонные к шуткам. Удел Пророков – нести пастве Слово Божие, что само по себе подразумевает серьезность их поведения. Так что атакованного Сото двойника тоже требовалось воспринимать серьезно, воспринимать как фрагмент некой дворцовой системы, которую коварный злоумышленник только что расстроил. Во что конкретно выльется это расстройство, Мара не ведал, но предполагал – угроза системе будет устранена в кратчайшие сроки.