– Вы хотите сказать… – медленно проговорил Халаддин, – вы хотите сказать, что в том, магическом, мире точно так же запрятано «для пущей сохранности» нечто, обеспечивающее существование нашего мира, – наша «игла, которая в яйце», и так далее?

– Именно так. И уничтожив тот, чужой, мир, вы подпишете смертный приговор своему. Знаете – бывает такое, что рождаются близнецы с частично сросшимися телами; ясно, что если один убьет второго, то и сам через небольшое время умрет от заражения крови. Когда вы сбросите палантир в ородруинское жерло, тот мир погибнет мгновенно, а здешний начнет умирать, долго и мучительно. Сколько будет длиться такое умирание – минуту, год или несколько веков, – никому не ведомо; вы хотите это проверить?

– Это если правы вы, а не Шарья-Рана…

– Разумеется. А вы – повторяю – собрались опытным путем проверить: какая из теорий верна? Острый опыт, как принято выражаться в ваших кругах?..

Палантир молчал – Халаддин, похоже, не знал, что ответить.

– Послушайте, Халаддин, – теперь даже вроде как с любопытством продолжал Саруман, – неужто вы и впрямь все это затеяли для того лишь, чтобы прищучить эльфов? Не много ли им чести?

– Тут уж, знаете ли, лучше перебдеть.

– То есть вы всерьез верите в то, что эльфы не сегодня-завтра приберут к рукам все Средиземье?! Голубчик, это же бред! Каковы бы ни были способности эльфов (а они непомерно преувеличены людской молвой, смею вас уверить), их всего пятнадцать (ну, от силы – двадцать) тысяч на все Средиземье. Вдумайтесь: несколько тысяч – и больше уже не будет, а людей – миллионы и миллионы, и число это постоянно растет. Поверьте – люди уже достаточно сильны, чтобы не бояться эльфов, это у вас просто какой-то комплекс неполноценности!..

– Шарья-Рана, – продолжал Саруман после паузы, – прав в том, что случай нашей Арды уникален: только в ней существует прямой контакт между физическим и магическим мирами, и их обитатели – эльфы и люди – могут общаться между собою. Подумайте только, какие это открывает возможности! Пройдет совсем немного времени – и вы с эльфами станете жить в мире и согласии, обогащая друг друга достижениями своих культур…

– Жить, как предписано Заокраинным Западом? – усмехнулся Халаддин.

– Это зависит от вас самих. Неужели вы настолько лишены элементарного самоуважения, что полагаете себя послушной глиной в руках каких-то нездешних сил? Стыдно слушать, честное слово.

– Значит, настанет время, когда эльфы перестанут глядеть на людей как на навоз под ногами? Вашими б устами да мед пить…

– В прежние времена, доктор, люди при встрече съедали любого, кто не из их пещеры, но сейчас-то, согласитесь, вы научились вести себя несколько иначе. Точно так же у вас будет и с эльфами, дайте только срок! Вы очень различны – и именно поэтому необходимы друг другу, поверьте…

…Палантир умолк; Халаддин сидел сгорбившись, будто из него разом вынули какой-то стержень.

– Кто это, сударь? – Стоящий шагах в десяти, чуть ниже по склону, Цэрлэг глядел на кристалл с суеверным страхом.

– Саруман. Владыка Изенгарда, глава Совета Белых магов, и прочая, и прочая… Отговаривает: не бросайте, дескать, палантир в Вековечный Огонь – а то весь мир погибнет.

– Врет небось?

– Полагаю, что да, – отвечал Халаддин после некоторого раздумья.

На самом-то деле ни малейшей уверенности в этом у него не было – скорее наоборот. Саруман вполне мог бы заявить что-нибудь вроде: «Назгулы проиграли, а потому, уходя из этого мира, решили напоследок его уничтожить твоими руками» и убедительнейшим образом обосновать такую версию (откуда, собственно, Халаддину известно, что назгулы – «наши»? Да только со слов самого Шарья-Раны); мог бы – но не стал, и именно это обстоятельство отчего-то вызвало у Халаддина доверие ко всему, что говорил Белый маг. «Вы хотите опытным путем проверить, какая из теорий правильна?» Да, именно так оно и выходит…

«Он добился своего, – с внезапным ужасом понял Халаддин. – Я усомнился – и тем самым безвозвратно потерял право на поступок… слишком уж глубоко в меня вбито, что сомнение толкуется в пользу ответчика. Совершить задуманное мною, зная о возможных последствиях (а теперь-то я о них осведомлен – спасибо Саруману), может либо Бог, либо маньяк – а я ни то, ни другое. Разводить потом руками: «Приказ есть приказ!» тоже не выйдет – не мой жанр… «А еще тебе ужасно не хочется собственноручно сжигать ту эльфийскую красотку, верно?» «Да, не хочется – мягко говоря. Это мне как – в плюс или в минус?»

Простите меня, ребята… простите меня, Шарья-Рана и вы, барон, – тут он мысленно опустился на колени, – только все сделанное вами оказалось попусту. Я знаю, что предаю вас и вашу память, но тот выбор, что от меня потребовался, оказался мне не по плечу… Да он и вообще не по плечу человеку – только самому Единому. Мне ничего не остается, кроме как наглухо заблокировать свой палантир от «передачи» и сжечь его в Ородруине, и пускай дальше все идет само собою, без моего участия. Ну не гожусь я в вершители судеб Мира – я вылеплен из другого теста… а если вы захотите уточнить: «Не из теста, а из дерьма» – что ж, приму как должное».

И словно для того, чтобы поддержать его в этом решении, палантир внезапно осветился изнутри и явил его взору внутренность какой-то башни со стрельчатыми окнами, нечто вроде столика на низких гнутых ножках и смертельно бледное – и оттого почему-то еще более прекрасное – лицо Эорнис.

Порою диву даешься – какие ничтожные пустяки способны направить течение истории в иное русло. В данном случае все в итоге решили временные нарушения в кровоснабжении левой икроножной мышцы Халаддина, возникшие из-за неудобной позы, в каковой тот пребывал последние минуты. У доктора свело ногу, а когда он неловко привстал и наклонился, пытаясь размять налившуюся болью икру, гладкий шар палантира выскользнул у него из руки и не спеша покатился по отлогому внешнему склону кратера. Стоящий чуть ниже Цэрлэг, услыхав сдавленное ругательство командира, воспринял это как руководство к действию и ринулся наперерез хрустальному мячику…

– Не тро-о-о-огай!!! – прорезал тишину отчаянный крик.

Поздно.

Орокуэн подхватил палантир и в тот же миг нелепо застыл, а тело его подернулось, будто слоем инея, мерцающими голубовато-лиловыми искрами. Халаддин отчаянно рванулся к товарищу и, не раздумывая, одним движением вышиб у того из рук дьявольскую игрушку; лишь по прошествии пары секунд доктор с изумлением осознал, что самому ему она отчего-то никакого вреда не причинила.

Лиловые искры при этом погасли, оставив после себя странный морозный запах, а орокуэн медленно завалился боком на каменную осыпь; при его падении Халаддину послышался какой-то странный глухой стук. Он попытался приподнять сержанта и поразился тяжести его тела.

– Что со мной, доктор? – На всегда улыбчиво-бесстрастном лице орокуэна были страх и растерянность. – Руки и ноги… не чувствую… совсем… что со мной?..