подчас не менее жесткие, чем принятые в обществе. Даже семья остается местом репрессивности, и нередко государство вынуждено защищать детей, стариков и инвалидов от притеснений.

Отсутствие либерального порядка на уровне повседневности как раз и объясняет то обстоятельство, что постепенно осуществляющийся в России переход от запретительного права к разрешительному, гарантия и защита прав личности, отказ от мелочной регламентации поведения приводят к совершенно неожиданным отрицательным результатам: бывшие «солдаты системы» занялись личным обогащением, эксплуатируя незаконно захваченную государственную собственность, и даже состоятельные люди не платят налогов, а в обществе обнаружился отчетливый дефицит сострадания. Когда внешние формы единства распадаются, а внутренние еще не возникают, тогда наступает ужасная эпоха перемен, сопровождающаяся войной «всех против всех». Разум возобладает, и люди подпишут «Общественный договор» лишь после того, как история нанесет на их тела и души свои кровавые знаки.

Положение усугубляется тем, что в сердцах бывших советских людей продолжает тлеть обостренное чувство справедливости. То, чем так гордились славянофилы, то, что давало надежду на возможность избежать классово-правовой ступени общественного развития, — оценка поступков с позиций добра и зла, оказалось сильнейшим тормозом модернизации. Опора на мораль — кажущееся преимущество общественных нравов. На самом деле моральное чувство индивида во все времена ограничивалось правом, субъектами которого выступали Бог, царь или народ. Главной задачей любой власти является замещение личной мести решением суда. Христиане терпели угнетение, потому что надеялись на осуществление справедливости в Божьем Царстве. В эпоху абсолютной монархии народ верил в «царя-батюшку» и во время голодных бунтов шел к его дворцу просить хлеба и защиты от притеснения. Однако сегодня эти старые авторитеты пали, а новые — «закон» и «интересы большинства» осознаются как ненадежные, ибо используются одной частью народа против другой, и это уже не имеет никаких оправданий. Отсюда формой протеста становится террор — практика доведенных до отчаяния личностей, групп, этносов, подавляемых во имя «общего блага». При этом, если учесть, что само «большинство», т. е. общество, достаточно разнородно и состоит из «меньшинств», но не имеет внутренних интегрирующих связей, то понятна нежизнеспособность, нестабильность государства.

Все это приводит к выводу о необходимости поисков каких-то новых оснований единства. Их не нужно выдумывать, потому что общество каким-то непостижимым образом продолжает жить, используя внутренние ресурсы самосохранения. Взамен разрушенных систем порядка оно создает и интенсифицирует другие, обеспечивая выживание. Отсюда возникает актуальная в теоретическом и практическом отношении задача описания новой формы единства, основанного не на однородности, а на разнородности, не на подчинении слабых сильным, а на балансировании и уравнивании, не на образе врага, а на признании другого.

Сегодня многие теоретики как в России, так и на Западе видят главную задачу, связанную с выходом из кризиса, на пути создания новой фундаментальной теории. Она решается путем отказа от марксизма-ленинизма и возрождением национальной идеи. «Сегодня, видимо, важнее преодоления недостатков системы жизнеобеспечения найти ответы на вопросы: какой должна быть философия возрождения страны, какая духовная субстанция будет интерпретировать складывающееся положение дел и отвечать на вопрос: что означает крах марксистско-ленинского социализма?» (Рормозер Г. К вопросу о будущем России // Россия и Германия: опыт философского диалога. М., 1993. С. 8). Вместе с тем нельзя забывать, что «критико-идеологическая» установка сама сложилась в условиях обостренной классовой борьбы и несет в себе груз ее недостатков. Как известно, в любой теории есть доля истины, и, стало быть, каждая из них имеет границы своего применения. Однако неверно думать, что это самоограничение присуще теории как таковой. Напротив, притязание разума безгранично и может быть остановлено только жизнью. Только ответственный, понимающий жизнь теоретик способен установить разумные пределы применения своей теории и не насиловать жизнь, пытаясь навязать ей свои абстракции. Он сам должен контролировать границы применения своей теории. На практике даже фундаментальные доктрины Маркса, Ницше или Фрейда используются независимо от намерений творцов.

Критики идеологии представляют дело так, что необходимо отказаться от прежней теории и абстрагироваться от современной жизненной практики как несовершенной. Понятен замысел «просветить» темную действительность на основе новой научной теории. Но откуда она возникает? Во-первых, все претендующие на место марксизма фундаментальные теории ссылаются, например, на коммуникацию и говорят об исчезновении рабочего класса и классовой борьбы. Т. е. неявным источником новых идей являются изменения повседневного жизненного мира, и это обстоятельство должно стать явным и тем самым контролируемым. Во-вторых, отказ от учета истинности в определенных границах старой теории приводит к тому, что новые доктрины не осуществляют того, что Гегель называл «снятием». Отрицание старого оборачивается устранением имен, а сама реальность продолжает свое анонимное и опять-таки неконтролируемое существование. Вполне вероятно, что именно так и обстоит дело с марксизмом в России. Все от него отказались, но он продолжает жить в своей призрачной форме, которая не изучалась ни прежде, ни тем более теперь. Новая идея оказывается на поверку не столь универсальной и фундаментальной, как об этом думают ее авторы. Например, «коммуникация» вовсе не снимает проблем отчуждения, ибо в информационных сетях современных «массмедиа» человек чувствует себя ничуть не более свободным, чем в процессе труда.

Теория — это сила, если она овладевает сознанием, тем более массовым. Что же тогда может ее остановить? Разумеется, не критика противников, аргументы которых, во-первых, и сами не безупречны, а во-вторых, легко нейтрализуемы ссылками на разного рода «скрытые» или «мешающие» параметры. Теория и реальность находятся в состоянии борьбы, и успех зависит от степени их силы. Поэтому вопрос о приемлемости теории должен решаться с учетом ее жизнеспособности. Если посмотреть на вопрос о судьбе марксизма в России с этой точки зрения, то можно сделать следующий вывод: распад СССР вызван не столько осознанием несостоятельности марксистско-ленинской теории, сколько некой моральной усталостью и нравственной эрозией людей. Экономическая неэффективность, коррупция, пьянство стали причинами распада государства заодно с его официальной идеологией. И эта моральная деградация продолжается. Некоторые надеются, что переживаемые трудности, страдание и боль морально оздоровят людей. Но и эта надежда призрачна, ибо страдание и боль, ухудшение качества жизни еще никогда не приводили сами собой к моральному возрождению. Наоборот, только сильный моральный дух помогает выдержать испытания. Поэтому нет иного пути, как использовать оставшийся общественный потенциал и приступить к медленной и кропотливой работе по оздоровлению социального, экономического, правового и