Шестьдесят секунд с момента «выстрела». Хижняка чуть-чуть оттащили, надеюсь.

Залп, даже холостой, сокрушителен. Дым, подхваченный пороховыми газами, врезается в стену, вдавливает окна внутрь, заполняет классы и коридоры. И тут же вспыхивают прожектора.

Это ад, классический огненный ад. Ослепляющий вихрь.

Красный «Ураган» с торчащей вперед выдвижной лестницей притормаживает около нас, мы с Гариком взбегаем по капоту, цепляемся за лестницу… «Ураган» бросается вперед, мы уже лежим на ступеньках, цепляясь за перила, а лестница выдвигается…

Второй залп гаубиц. Мы сбоку, нас уже прикрывает сам дом, и все равно – как с размаху об стену.

Водитель, конечно, ас. Он умудряется концом лестницы угодить точно в середину оконного переплета, так что на нас не сыплются осколки стекла. Машина резко тормозит, и мы с Гариком на скользящих «салазках» (этакий пожарный то ли лифт, то ли эскалатор, рама со ступеньками катается вверх-вниз на роликах по поручням лестницы, ее тянут тросом) лежа влетаем в полутемный (после безумия света снаружи) коридор.

План в головах. Есть и в планшете, но главное – в головах.

Гарик стреляет. Метнувшийся к нам слева падает. Теперь – не оставлять позади себя живых…

Мы доходим до центральной лестницы (я меняю опустевшую обойму), когда наверху раздается глуховатый треск. И чуть позже, с оттяжкой – такой же глухой удар. Высадились мои верхние. Встав на плоской крыше спиной к спине, окружили себя веревочным кругом – детонирующим кумулятивным шнуром – рванули его, и вместе с куском потолка рухнули в комнату…

Рев автоматов.

Так. «Псы» все-таки подготовились, хотя и весьма наплевательски. За поворотом оказывается идиот, закрывающийся толстой женщиной. Он хочет в нас попасть. Пуля в лоб. Тетка, отползай.

Отползай!

Уже проходим мимо, когда вспоминаю: это то лицо, которое нарисовал Мишка. Успеваю обернуться.

Не надо было тебе этого делать, тетушка…

Она оседает на пол, пистолет – испанская «Астра», умеет стрелять очередями – скользит к стене.

Стрельба на втором этаже продолжается. Воя уже нет, автоматы бьют коротко и четко.

Перила лестницы, ведущей вниз. Черный зев в полу, темнота. Оказывается, все в дыму, сияющая пелена, а сюда, в дальний угол, дотягивается одинокий луч.

Свечу штурмовым фонарем. Я уже внизу, Гарри рядом, смотрит вверх и назад. Окованная неровным железом и покрашенная облупившейся голубой краской дверь. За дверью тишина.

Это единственный вход в единственный подвал. Трогаю дверь ногой – подается. Намек на движение. Нажимаю кнопку вспышки. Будто бы успеваю прикрыть глаза. От вспышки не может звенеть в ушах, но кажется, что звенит. Тот, за дверью, парализован. Не стреляю, просто бью ногой. Отлетает.

Трудно смотреть сквозь лиловые пятна.

Простой рабочий свет фонаря кажется слабым.

– Ох ты, – говорит за спиной Гарик. Еще некоторое время он будет видеть, а я нет. Не надо было использовать свет. Надо было просто стрелять. – Пан, их что… заморозили?..

Вижу. Люди стоят. По стойке смирно. Шеренгами. Не шевелясь. Терракотовые воины. А где же пресловутые баллоны с газом, где взрывчатка?..

– Гарик, держи дверь.

Вот баллоны. Красные и голубые. Еще и кислород… Они торчат из холмика пены, а рядом со всем этим делом (хорошая мина… делать хорошую мину при плохой игре – пошло еще со времен народовольцев) стоит молодой человек, почему-то знакомый мне, и держит в руке коробочку с антенной.

Он тоже был на рисунке? Проходил по какой-то ориентировке? Или просто на кого-то похож?

– Возьмите у меня эту штуку, – говорит он, – а то у меня рука…

С руки у него капает кровь. А вторая висит неподвижно вдоль тела, локоть огромен и багров… И вдруг, пролетев по каким-то ассоциативным трассам далеко-далеко, я узнаю его. Но сначала – взрыватель. Перенимаю. Все, он у меня.

По рации даю сигнал: «Подвал взят. Нужны саперы».

– Терс? – наконец решаюсь спросить.

– Да. Здравствуй.

– Ты… один?

– Один. Я здесь последний. Пан, пока я в сознании – пусть твой напарник отберет оружие вон у тех, справа. Скорее.

– Гарик!

Но Гарик меня не слышит. Он стреляет вверх, по нему стреляют в ответ, а я не могу помочь ему – у меня в руке взрыватель. Если ослабить давление на маленькую тугую кнопку…

– Терс, сделай это сам.

– Да… попробую…

Он идет, качаясь.

И я почему-то отчетливо понимаю, что если он упадет, всему придет конец.

В это время стена рушится, и в клубах кирпичной пыли возникают Павлик и Юра…

Я как в сонной одури. Хорошо кончается то, что хорошо кончается… Мои все живы. Заложники тоже все живы, хотя и перепуганы. Они не помнят ничего… вернее, помнят только то, что им разрешено. Трое террористов взяты живыми, им тут же вкололи U-курарин и наладили искусственное дыхание – на случай всяческих внедренных в подсознание программ. С ними поработают спецы из контрразведки: как раз прилетела их мобильная группа. Очень удачно прилетели, теперь все шапки достанутся им…

Брюзжу.

По часам день, по ощущениям – глубокая ночь. Сижу в тени на брезенте, передо мной нарезанный хлеб, миска земляники, сметана… Ничего не понимаю.

– Пан, я должен рассказать тебе кое-что…

Терс бледен, даже синеват. Одна рука у него в бинтах, другая – в коконе. С ним Мишка, и вид у Мишки озадаченный. Если не сказать больше. Мишка умеет держать лицо, но сейчас ему не до этого.

– Пап, ты ничего? Ты послушай…

Я слушаю.

Когда я закончил свой монолог, они долго молчали. Потом Игорь, водя пальцем по колену, пробурчал:

– Значит, папаша родный отыскался… всего-то лет прошло…

– Так сложилось, – я пожал плечами. В локте от этого движения что-то затосковало.

– Да ладно, – махнул он рукой. – Все это плешь. Скажи-ка… папаша… вот что: то, что ты мне рассказал – для меня не новость. Не детали, конечно, а основное. Ну… стержень всего. Я твердо знаю, что вы есть, что вы действуете, примерно представляю – какие цели преследуете. Четкое ощущение, что мне об этом уже рассказывали. Не наяву, а как-то иначе. У меня и сны на эту тему были, и бред очень убедительный… Всунуть в меня эту информацию могла только колдунья Таня. Так вот: зачем?

– По моей просьбе.

– Ну, а ты?..

– Для того, чтобы сегодня мне не пришлось тратить время, убеждать, доказывать недоказуемое…