В ответ Сталин принял решение провести «орабочивание» партии — принять в РКП(б) за год не менее 100 тысяч рабочих «от станка». А «непролетарские элементы» не принимать вовсе! К ХIII съезду партбилеты получили почти 200 тысяч рабочих.

«Впервые партия к своему очередному съезду более чем на половину состояла из кандидатов, — пишет Вилкова. — По предложению Сталина апрельский пленум ЦК предоставил всем кандидатам право решающего голоса при выборах делегатов на съезд. Это было грубейшее нарушение устава партии, однако оно давало сталинской группе возможность целенаправленно формировать такой делегатский состав съезда, которым легче было манипулировать…».

Партия изменилась до неузнаваемости. Люди получали партбилеты просто потому, что это давало шанс в жизни. На пленуме Центральной контрольной комиссии в 1926 году Емельян Ярославский докладывал: в деревенских ячейках 23,4 % партийцев не имели никакого представления о партии; 27,7 % имели «смутное» представление…

«В результате массовых наборов 1924–1927 годов партия заполнилась в основном маргинальными элементами», подчеркивает историк Оксана Степановна Березкина. Это порождало «внутренний дискомфорт, неуверенность в себе, поиски твердой опоры, стремление к защищенности». Безработица, тяжелое материальное положение, «приниженность и забитость» рождали страх и «слепое подчинение начальству».

Молодые члены партии стремительно продвигались по карьерной лестнице. Принцип «кто был ничем, тот станет всем» реализовывался на практике. Выходцы из низов становились большими начальниками.

«Партия для таких людей, — считает Оксана Березкина, — была своего рода религиозным орденом, требующим беззаветного служения и полного подчинения. В обмен партия давала ощущение твердой опоры, цели и смысла жизни… Аппарат делал безошибочную ставку на рабочих (в большинстве своем вчерашних крестьян), которые, по образному выражению Угланова, как пролетарский таран шли в одном направлении — за ЦК».

«Во время Гражданской войны многие большевики использовали конфискацию имущества буржуазии для самообогащения, — отмечает доктор исторических наук Владимир Бровкин. — С переходом к нэпу пришло время пожинать плоды победы…. В частной жизни большевики перестали притворяться, что они аскетические рыцари революции. Наоборот, по их мнению, своим вкладом в революцию они заслужили свои привилегии. В самом начале двадцатых, когда десятки тысяч крестьян умирали от голода, большевики не стеснялись пользоваться всеми благами жизни».

В октябре 1923 года ЦК РКП(б) разослал губкомам письмо «О борьбе с чрезмерной роскошью и преступным использованием служебного положения». Это был выговор партийным комитетам за то, что они «содержат целые парки автомобилей и упряжек без всякой служебной надобности… очень часто специальные вагоны отправлялись на южные курорты с единственной целью доставить одного пассажира на курорт».

Центральная контрольная комиссия отмечала: «Некоторые ответственные работники имеют автомобили в своем распоряжении или в своей собственности, а также конюшни, наполненные выездными лошадьми, и множество колясок».

Госбезопасность в том же 1923 году информировала ЦК о поведении начальников в Донбассе: «Они устраиваются очень комфортабельно, они погрязли в пьянстве. Они грубят рабочим. В Юзовке высокопоставленные партийные работники катаются на автомобилях в нетрезвом виде».

В справке информотдела ЦК говорилось:

«Руководящая группа работников (не только узкий круг верхушки) в течение двух, а местами и трех лет систематически занималась пьянством, кутежами, дискредитированием на этой почве партии, картежной игрой, растратой государственных денег, вербовкой в специальных целях сотрудниц учреждений (Иркутск, Славгород, Херсон, Вельск)… Для всех этих организаций является характерной атмосфера замалчивания, безнаказанности и круговой поруки со стороны ответработников».

Один из большевиков, ушедших потом в оппозицию, вспоминал, как Иваново-Вознесенский губком партии направил его на неделю в Родники — крупный центр текстильной промышленности:

«За продуктами, в том числе и хлебом, выстраивались огромные очереди, ни жиров, ни сахара в магазинах вообще не было. А члены райкома партии получали все необходимые продукты в закрытом распределителе и считали такое положение вполне нормальным.

Моральный уровень партийных чиновников был чрезвычайно низким: водка и самогон даже в рабочее время, вечерами игра в карты и кутежи. Молодая заведующая женским отделом райкома партии пригласила меня на собрание работниц-текстильщиц. Там она с энтузиазмом говорила, что советская власть дала женщине полную свободу. Но для нее самой “свобода” обернулась печальной стороной — она заболела венерической болезнью. После собрания, в частной беседе со мной, она с непривычной для меня откровенностью возмущалась: “Какая же райкомовская сволочь наградила меня?”»

В глазах народа большевистские начальники ничем не отличались от царских. Те же привилегии, то же барское отношение к людям. От желающих вступить в партию не было отбоя. Партбилет гарантировал то, что оставалось недоступным для остальных. Вот стихи из тогдашнего сатирического журнала:

Партбилетик, партбилет,

Оставайся с нами.

Ты добудешь нам конфет,

Чая с сухарями.

Словно раки на мели

Без тебя мы будем.

Без билета мы нули,

А с билетом люди.

Партийные работники заняли совершенно особое положение в обществе. Даже чекистам объяснили, что они не смеют интересоваться делами партийного аппарата.

В декабре 1921 заместитель председателя ВЧК Иосиф Уншлихт, начальник Секретно-оперативного управления Вячеслав Менжинский и начальник Административно-организационного управления Станислав Реденс подписали директиву, адресованную местным ЧК:

«Напоминаем, что всякая слежка за ответственными губернскими, областными и центральными партработниками строго воспрещается. Виновные в нарушении этого приказа будут строго караться».

Личные прегрешения прощались. Недопустимо было только выступать против линии партии.

Сталинский аппарат бесконечно тасовал кадры. Ответственный работник оставался на одной и той же должности не больше года. Как выразился один из старых большевиков: в ЦК работают «прямо-таки маньяки перебрасывания». Это был надежный метод борьбы с оппозицией. Делегаты XIV съезда в кулуарах оправдывали свое голосование против оппозиции страхом «попасть в Мурманск или Туркестан». Поддержка линии Сталина была необходимым условием продвижения по службе.

На местах образовали так называемые проверочные комиссии («провкомиссии») из «наиболее авторитетных» рабочих. Они безжалостно и фанатично исполняли указание Центральной контрольной комиссии — очистить партию.

«На поверхность общественной жизни, — отмечает Вилкова, — выплеснулись худшие черты тогдашнего, далеко “не чистенького”, рабочего класса. Стали культивироваться доносительство, подсиживание. Судя по документам, можно предположить, что проверочные комиссии получили негласное указание исключать из партии интеллигенцию, и прежде всего — еврейскую…».