Зверь такой логики не принял.

– Тогда хотя бы не утюжь землю, – распорядился Князь. – Не видишь цель, и хрен с ней. Я разберусь.

Ага. Хорошо придумал, нечего сказать. Пока он разберется – его в клочки порвут. За прошедшие недели Зверь не раз и не два прикрывал Князя от дальнобойных орудий, от магов, до которых Князь мог не успеть добраться сам. От духов, кстати, тоже. Так что знал, что делал, когда не соглашался с рекомендациями.

И правильно, что не согласился.

С самого начала боя, сразу после уничтожения двух орудийных гнезд, которые просто-таки напрашивались на то, чтобы их уничтожили, пришлось делать по два, а то и по три захода на цель. Биолокаторы Блудницы работали исправно, но орки уже знали о них и научились маскироваться. Стреляли отовсюду, повсюду была протянута невидимая, липкая паутина защитных полей, в небе и по земле прокатывались валы огня, на мгновения лишавшие Зверя самообладания. Городские улицы, да еще в горах, – казалось, что орки, как жуки, прячутся даже под камнями.

И все же двадцать пять «призраков» Князя, четыре «призрака» Блудницы, и сам Князь, и Блудница со Зверем – они справлялись. Давили сопротивление. Убивали живых и уничтожали неживое. Этот город погибнет, от этого города останется каменная крошка. Так же, как от тех, что были найдены раньше.

Так же, как от тех, что будут найдены потом…

Зверь шарахнулся от вспухшего между домами огненного шара. Поднялся выше… И тут над Блудницей раскрылся силовой купол. Болид упруго отбросило вниз. В огонь. Сдавило полями. Зверь заорал от боли, забился, вырываясь из ловушки. «Прыгнуть» удалось не сразу. А когда удалось, они с Блудницей прыгнули в небо не меньше чем на харрдарк.[19]

Это от страха…

Он не сразу сообразил, что Князь видел, как их затянуло в огонь, но не видел – не мог увидеть – как они «прыгнули». Он рванулся обратно. Понесся над городскими крышами, разыскивая Князя… А когда нашел, понял, что опоздал. Сегодня был плохой день.

Очень плохой.

День, когда Князь начал убивать наравне со Зверем.

Он забыл себя, поддался страсти убийства, самому желанному, самому изысканному наслаждению.

Он был ужасен.

Потому что Князь не мог делать такого, просто не мог. Тот Князь, которого знал Зверь, не способен был поднять руку на безоружного, не рвал скрюченными пальцами сердца из-под ребер, чтобы впиться в них зубами, не рубил на куски уже мертвые тела.

И лишь когда некого стало убивать, сквозь звериный оскал проступила привычная личина. Как растрескавшаяся ледяная маска. В нее не верилось, потому что застывшее в резком спокойствии лицо пятнала кровь. Черная. Чужая.

– Дерьмо… – хрипло прорычал Князь, кривя перепачканные губы. – Гратте зеш!

Сегодня был плохой день.

Сегодняшний Князь, неистовый, страшный, потерявший рассудок, почти напугал Зверя. Не странно ли, будучи существом без жалости, без совести и чести, испугаться, узнав, что кто-то еще может оказаться таким же? Не странно ли, смеясь над всеми этими глупостями, ощутить вдруг острое сожаление, когда видишь, как попирает собственные законы тот, кто казался их незыблемым воплощением?

Странно, конечно. Противоестественно. Но такой уж был день сегодня.

Ночевали прямо там, в подвале бывшего храма. От храма осталась пыль. А подвал уцелел, чистый, ухоженный, здесь хранили храмовую утварь, здесь даже пища и вода нашлись.

Зверь не спал – избыток отнятых жизней позволял ему провести без сна и пищи еще лет десять, не меньше. Зверь сидел на полу, привалившись плечом к стене, и смотрел на вытянувшуюся вдоль всей той же стены Блудницу. Машина лежала прямо на брюхе – антигравы были отключены, чтобы не светить по округе магией – и являла собой зрелище… тоже странное, если не сказать противоестественное. Как и прошедший день, начиная с того мгновения, когда из души Князя рванулся на волю собственный княжеский Зверь.

Забавно… забавно. Уж не ревность ли это? Ты полагал себя личным Зверем Князя, а оказалось, что Князь вполне способен обходиться без твоей помощи. Тотальное уничтожение в его исполнении выглядит даже эффектней, чем в твоем. Уж, во всяком случае, страшнее. Оказывается, Пустота княжеской души полна чувств и эмоций, и там, в Пустоте, эмоции переплавляются в холодное, безысходное сумасшествие.

Дурацкие мысли, право же.

Зверь смотрел на Блудницу, позволяя глупым идеям и нелепым предположениям растворяться, таять, впитываться в камень, в землю над головой, в корни растений, цеплявшихся за эту землю. Если не хочешь думать – просто не думай. Это он умел. Они оба это умели, Зверь и его машина. В конце концов, под черепом и в сердце воцарилась приятная, легкая пустота, такая же безмятежная, как небо.

И тем грубее показалось вторжение в эту безмятежность чужого страха… нет, не страха… печали?.. нет, опять нет… беспросветной тоски, страшной, жуткой, черной.

Первым – и очень естественным – побуждением было сбежать отсюда. Вырваться из-под земли, оказаться как можно дальше от этого места, от этой боли, от этого ночного, полярного холода, казалось, вытягивающего жилы. Зверь даже на ноги вскочил, прежде чем успел сообразить, что деваться-то ему некуда. Наверх нельзя – снаружи могут быть орки, далеко ли, близко, кто их знает, все равно не стоит привлекать их внимания.

Только потом он начал соображать нормально, понял, что ночь-то теплая и печалиться не о чем, и магией вокруг не пахнет, значит, это не чье-то зловредное воздействие, а просто эмоции, не его и не Блудницы. А… чьи?

Нет.

Нет, даже при том, что других вариантов не было, такого тоже быть не могло. Не могло…

До сегодняшнего дня, до мгновения, когда маска изо льда пошла трещинами, растаяв от жара орочьей крови.

– Князь? – осторожно окликнул Зверь.

Тихо. Чтобы не разбудить, если вдруг – дурацкая надежда – ему показалось, почудилось, и Эльрик спокойно спит. У него чуткий сон, но он ведь не станет просыпаться от тихого оклика. Если никакой опасности нет, если Зверь на страже, лучше любой собаки, о чем беспокоиться?

– Д'шаггах, – с легким раздражением бросил шефанго.

Слишком быстро ответил. Слишком точно отмерена доза недовольства. Слишком выверены эмоции. И Князь всегда спит на спине. Он падает и отключается на четыре часа. На спине. Вытянувшись во весь рост. Он никого не боится. И, конечно, он не сворачивается клубочком, кутаясь в спальник, бесполезно пытаясь защититься от холода. Бесполезно, потому что в подвале тепло.

– Князь, – чтобы оказаться вплотную достаточно одного шага. Тесно здесь, под землей. – Что случилось?

Дурацкий вопрос.

– Отвали, Волк, – уже на вальденском ответил Князь. На тот случай, видимо, если Зверь вдруг не понял зароллаша.