— Нас быстро подберут, — подбадривал товарищей один из матросов. Всего на обломке их было четверо.

К нам уже шли несколько кораблей из каравана.

— Погодите-ка! — встрепенулся один из мужчин. — Разворачиваются!

— Чужие корабли! — крикнул другой.

Едва удерживая равновесие, я стояла на досках. Точно! Корабли нашего каравана разворачиваются! А между ними виднеются силуэты чужих. Идут к нам.

— На караван напали! — выдохнул кто-то.

Поддерживая капитана «Сокровища Джеда», неподалеку барахтался в воде молодой помощник. Вот они нашли обломок корабля.

Мимо, прорезая волны, скользнул длинный белый плавник. Совсем рядом, и не подумав остановиться около нас, прошла легкая галера под флагом Порт-Кара. В небо взвился столб дыма — судовая катапульта дала залп. Где-то слева, вдалеке, запылал корабль. Наш, из Коса.

Отовсюду слышались сигналы горнов.

Подошли спущенные с одного из судов каравана два баркаса. На один подбирали матросов из воды, подняли на борт капитана с молодым помощником. Другой шел к нам. Четверо моих спутников поднялись на борт.

Приготовилась прыгнуть на баркас и я, но, отброшенная чьей-то рукой, отлетела в сторону.

— У нас нет места для рабынь!

— Пожалуйста, хозяин! — Я встала на колени на дощатом обломке. Грубая желтая туника промокла, облепила тело. Ни бюстгальтеров, ни белья рабыням носить не разрешается.

— Пожалуйста, хозяин! Меня втащили на баркас.

Сжавшись в комок, опустив голову, я стояла на коленях среди их ног.

Вскоре мы поравнялись с кораблем и благополучно поднялись на" борт.

Меня тут же отправили в трюм.

— Рабыня! — послышался женский голос. В трюме горела лампа.

— Прости, госпожа. — Я встала на колени. А она уже поднималась по лестнице.

— Я не буду сидеть в трюме с рабыней!

— Молчи, женщина! — раздался с палубы раздраженный мужской голос. Она попыталась откинуть тяжелый люк. Не тут-то было! Крышка задраена. Кипя от злости, женщина спустилась обратно. Я не смела взглянуть на нее.

— Прости, госпожа!

В гневе ходила она взад-вперед. Нас обеих запихнули в трюм. Обе мы женщины.

Прошел вечер, наступила ночь, а мы все сидели в трюме. Заговорить со мной моя соседка — как-никак свободная женщина! — не соблаговолила. Погасла лампа, мы остались в темноте. Бой продолжался несколько часов. Снаружи неслись крики, звуки лопающихся канатов, с палубных катапульт запускали сосуды с горючей смесью. Судно едва не протаранили — снесли несколько весел с левого борта. Затем попытались взять на абордаж, но атаку отбили.

А потом отворилась крышка люка.

— Корабль в безопасности, леди! — крикнул капитан. — Сейчас принесут поесть.

Женщина поднялась по лестнице, вышла на палубу. Вслед за ней, никем не замеченная, выползла и я.

Еще не рассвело. Палубу освещают тусклые фонари. Временами то с одного, то с другого корабля взмывали в небо пылающие сгустки, ярко вспыхивали, а потом, ровно горя, плавно, как на парашютах, опускались в воду и гасли. На воде плясали отблески горящих кораблей.

— Я в трюме больше не останусь, — заявила капитану дама.

— Я вынужден настаивать, — ответил он.

— Нет.

— Вы спуститесь по доброй воле, — предупредил он, — или вас придется приковать цепями.

— Вы не посмеете! — вскричала она.

— Принесите цепи!

— Я повинуюсь вашей воле, капитан, — недовольно проговорила она и начала спускаться по лестнице. Я проскользнула перед ней. Крышка люка закрылась. Потом опять открылась ненадолго — принесли еду и питье. Со мной она не поделилась.

Слышно было, как сменились вахтенные. Значит, наступило утро. Я заснула. Проснулась я от стука. Моя соседка колотила в крышку люка, требуя, чтобы ее выпустили.

Но нас не выпустили. Значит, опасность еще не миновала.

Судя по тому что удалось услышать, на судах каравана поддерживается должный порядок, перед врагом лицом в грязь не ударили. Очевидно, по обе стороны от нас стоят свои корабли.

И вдруг крик: «Парус! Парус!» Усталые мужчины бросились на палубы. Похоже, спустили на воду весла. Корабль тронулся с места. Послышались команды старшины гребцов. — Возвращаются! — гудели голоса. — Возвращаются!

Корабль разворачивался.

— А что будет с нами, — впервые обратилась ко мне свободу нал женщина, — если наш корабль возьмут на таран?

— Может быть, госпожа, — ответила я, — кто-нибудь вспомнит о нас и откроет люк.

— А если нет?

— Будем надеяться, что не забудут, госпожа.

— Ночью нас брали на абордаж.

— Да, госпожа.

— А что со мной сделают, — спросила она, — если я попаду в руки врагов?

— Разденут, госпожа, чтобы посмотреть, хороша ли ты для мужчин.

— Если да?

— Госпожу сделают рабыней, — проронила я и добавила: — Прости, госпожа.

— А если не хороша?

— Не знаю, госпожа. Они из Порт-Кара. Может, бросят на съедение акулам.

У нее вырвался невнятный возглас. Боится! Вот так-то! Наверно, теперь куда яснее осознала, что значит быть женщиной.

— А если корабль протаранят, — испуганно лепетала она, — а мужчины позабудут или не успеют открыть люк, что тогда?

— Бывает, — объяснила я, — проламывается обшивка. Может, удастся выбраться.

— Но скрыться нам вряд ли удастся.

— Вряд ли, госпожа.

Старшина гребцов считал все громче. Других звуков с палубы почти не слышалось.

Спустя примерно пол-ана корабль круто изменил курс. Звучно шлепали по воде весла.

— Я хочу знать, что происходит! — закричала женщина и снова заколотила в крышку люка. Но никто и ухом не повел.

Еще через четверть ана с палубы донеслись крики, и не прошло и трех-четырех инов, как, к нашему ужасу, затрещали, ломаясь, доски, и прямо на нас поехала стена — в борту корабля зиял пролом. В первые мгновения ничего разглядеть мы не сумели. В трюм ударил бурлящий поток ледяной воды. Мы зашлись в крике. Но вот забрезжил свет, в проломе замаячил нос неизвестного корабля, пронзивший обшивку борта изогнутый таран. Давая задний ход, налегли на весла гребцы, и, перемалывая доски, сделавший свое дело таран двинулся назад. В огромную — больше ярда шириной — пробоину хлынула вода. Вот мы уже по пояс в воде. Корабль покачнулся — в проеме показалось небо, течь прекратилась; корпус качнулся назад — и снова в трюм плавно потекла вода.