— Она доказала сегодня, что не уважает правила, которые были установлены.

— Но, мама, ты, конечно, не хочешь…

— Я хочу лишь, чтобы тебе и дальше было хорошо.

Когда дочь Розы мелькнула в пестром свете, Аделина наклонилась ближе, так близко, что ее верхняя губа коснулась уха дочери.

— Нельзя забывать, дорогая, — прошептала она, — что тайна находится в безопасности, только если о ней никто не знает.

Роза слабо кивнула. Конечно, мама права. Глупо было верить, что так может продолжаться до бесконечности.

Аделина встала и взмахнула рукой, призывая Макленнана к ноге.

— Томас накрывает второй завтрак. Не задерживайся, не то добавишь к неприятностям дня еще и простуду. — Она положила сверток на сиденье и понизила голос: — И проследи, чтобы Натаниэль избавился от этого.

Резвые шажки разбежались во все стороны, и Аделина заставила себя медленно, спокойно выдохнуть. Неважно, сколько раз она произносила обличительные банальности о юных дамах и подобающем поведении — ребенок не поддавался обучению. Разумеется, этого следовало ожидать: в какую бы прелестную одежку Роза ни рядила девочку, низкое происхождение давало о себе знать. Ничего не попишешь. Слишком розовые щеки, смех, который эхом разносится по коридорам, кудри, которые выбиваются из бантов. Она ничем не походила на Розу.

И все же Роза обожала девочку. А значит, и Аделина принимала ее: встречая дерзкий взгляд ребенка, училась улыбаться, терпела шум. Чего бы Аделина не сделала для Розы, чего она еще не сделала? Но Аделина понимала и то, что ее долг — ни в коем случае не пренебрегать строгостью. Девочке понадобится твердая рука, чтобы высвободиться из западни рождения.

Круг тех, кто знает истину, узок, так должно быть и впредь. Допустить иное означает призвать омерзительный призрак скандала. А потому крайне важно правильно обращаться с Мэри и Элизой.

Аделина сначала волновалась, что Роза не поймет, ее невинная девочка вообразит, будто все может продолжаться по-прежнему. Но в данном отношении леди Мунтраше ожидал приятный сюрприз. В миг, когда Айвори положили на руки Розе, та совершенно переменилась: ее охватило яростное материнское желание защитить свое дитя. Роза согласилась с Аделиной, что Мэри и Элиза должны держаться подальше. Достаточно далеко, чтобы не видеть их каждый день, и все же достаточно близко, чтобы оставаться в сфере влияния Аделины. Лишь так можно было обеспечить неразглашение тайны о ребенке, живущем в Чёренгорб-мэнор. Аделина помогла Мэри купить маленький домик в Полперро, Элизе передали во владение коттедж. Хотя Аделина страдала из-за вечной близости Элизы, это было меньшее из двух зол, к тому же счастье Розы было превыше всего.

Милая Роза. Она казалась такой бледной, сидя в одиночестве на садовой скамейке. А потом едва прикоснулась к еде, только поворошив содержимое тарелки. После она отдыхала, чтобы не допустить возвращения мигрени, которая преследовала ее всю неделю.

Аделина разжала кулак, который сжала невольно, и стала задумчиво перебирать пальцы. Когда-то она четко поставила условия: впредь ни одна из девушек не должна являться в поместье Чёренгорб. Правило было простым, и до сих пор все шло хорошо. Тайна была надежно укрыта, и жизнь в Чёренгорбе вошла в мирное русло.

О чем же думала Элиза, нарушая свое слово?

Наконец Натаниэль дождался, когда Роза ляжет в постель баюкать больные нервы, а Аделина отправится с визитом. Он рассудил, что так никто не узнает, каким образом он обеспечил дальнейшее отсутствие Элизы. Едва услышав, что произошло, Натаниэль задумался, как лучше всего спасти положение. Подобное состояние жены — кошмарное напоминание того, что, несмотря на пройденный путь, благословенное возрождение после появления Айвори, другая Роза, истерзанная беспокойством, напряженная, капризная, всегда рядом. Он сразу же понял: необходимо поговорить с Элизой. Натаниэль должен найти способ убедить ее, что ей нельзя больше приходить.

Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз отважился пройти сквозь лабиринт. Натаниэль уже забыл, как темно было среди колючих стен, сколь ненадолго допускались в них солнечные лучи. Художник шел осторожно, стараясь вспомнить повороты. То был отголосок прошлого четырехлетней давности, когда он, разгоряченный, продирался через лабиринт в поисках своих эскизов. Тогда он пришел в коттедж и потребовал вернуть рисунки, кровь пульсировала в жилах, плечи ныли от непривычного напряжения. Натаниэль сказал, что эскизы принадлежат ему, важны и нужны для него. А потом, когда нечего было больше сказать, он просто стоял, переводя дыхание и ожидая ответа Элизы. Он не знал, чего именно — признания, извинения, возвращения работ, возможно, всего сразу, — но ничего не дождался. Наоборот, Элиза удивила художника. Мгновение она разглядывала его почти без любопытства, затем моргнула светлыми изменчивыми глазами, которые ему отчаянно хотелось нарисовать, и спросила, не проиллюстрирует ли он книгу волшебных сказок…

Послышался шум — и воспоминание испарилось. Сердце Натаниэля забилось быстрее. Он обернулся и вгляделся в сумрачное пространство за спиной. Одинокая ласточка с колючей веточкой в клюве вспорхнула и улетела.

Почему он так волнуется? У него издерганные нервы виноватого человека. Это нелепо, ведь в его действиях нет ничего дурного. Он просто хочет поговорить с Элизой, попросить ее не выходить за ворота лабиринта. Его миссия, в конце концов, направлена на благо Розы. Здоровье и благополучие жены для него превыше всего.

Натаниэль пошел быстрее, уверяя себя, что выдумывает опасности на пустом месте. Действительно, его миссия секретна, но не беззаконна. Это не одно и то же.

Когда-то он согласился проиллюстрировать книгу. Как мог он устоять, да и зачем? Рисовать эскизы было его заветной мечтой. Иллюстрации к ее сказкам позволяли проникать в мир, в котором не было тех огорчений, что свойственны его собственной жизни. Эта тайная работа стала спасательным кругом, который делал терпимыми долгие дни написания портретов. На встречах с богатыми титулованными олухами Аделина выставляла его вперед, приходилось улыбаться и изображать дружелюбие, подобно дрессированной гончей. В эти минуты Натаниэля согревало знание того, что под его карандашом оживает волшебный мир сказок Элизы.

Он так и не получил свой экземпляр. К тому времени, как книгу опубликовали, художнику стало ясно, сколь нежеланна она была бы в Чёренгорбе. Однажды, в самом начале проекта, он совершил роковую ошибку, упомянув о книге при Розе. Он думал, жена обрадуется, оценит союз мужа и любимой кузины, но ошибся. Он никогда не забудет выражения лица Розы: изумление и злость пополам с болью утраты. Жена сказала, что он предал ее, больше не любит ее, хочет бросить. Натаниэль был не в силах понять. Как всегда в подобных случаях, он уверил Розу в своих чувствах и спросил, нельзя ли нарисовать ее портрет для коллекции. Впредь Натаниэль хранил проект с книгой в секрете. Но не отказался от него. Не мог.

После того как родилась Айвори и Роза вновь стала сама собой, распущенные нити его жизни медленно сплелись обратно. Как странно, крошечный ребенок оказался способен вдохнуть жизнь в пустырь, поднять черную пелену, нависшую над всем — Розой, их браком, душой Натаниэля. Не сразу, конечно. Изначально по отношению к ребенку Натаниэль вел себя осторожно, следовал за Розой, постоянно памятуя, что происхождение Айвори может оказаться непреодолимым. И лишь когда увидел, что жена любит девочку как родную дочь, а не кукушонка, позволил собственному сердцу смягчиться, позволил божественной невинности малышки проникнуть в его усталую и раненую душу. Натаниэль поверил, что, когда их стало трое, а не двое, их маленькая семья стала цельной и сильной.