litbaza книги онлайнИсторическая прозаКронштадт - Евгений Войскунский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 106 107 108 109 110 111 112 113 114 ... 160
Перейти на страницу:

Волков посмотрел на него искоса, откуда такая уверенность? А Козырев уже отдает приказание сигнальщику, и Ржанников взмахами флажков над головой вызывает лодку. Приняв семафор, лодочный сигнальщик пишет в ответ: «Вас понял. Нужна ли вам помощь?» Козырев велит ответить: «Помощь не нужна. Счастливого пути».

Уходит лодка, уходят морские охотники. Израненный «Гюйс» один остается в море, он лежит в дрейфе, подбрасываемый волнами, наполненный металлическими стуками, звонами, воем водооткачивающих насосов. А солнце уже поднялось высоко. На воду легла солнечная дорожка — вся из подвижных золотых челнов. Свежеет ветер, наплывают с запада облака, и кажется, будто плывет само небо. На гребнях волн все чаще вспыхивают белые гривы.

Все движется вокруг — море и небо. Только тральщик недвижен.

Козырев не торопит механика и его мотористов. Знает: словами, приказами работу не ускоришь. Знает: там, в машине, и без всяких приказов поторапливаются, времени зря не теряют. Только бы не налетели опять. Без хода трудно будет отбиться от самолетов…

— Не упрямься, командир. — Волков сердито попыхивает трубкой. — Вызови буксир.

Он мог бы и по-другому сказать. Дескать, приказываю срочно вызвать буксир. Но не хочет Волков приказывать. Брать на себя командование тральщиком — при живом командире корабля — не хочет. Тем более на «Гюйсе», лучшем корабле дивизиона. И Козырев отлично понимает по тону комдива, что в словах его — не приказ, а совет. Советы же он может принять, а может и не принимать.

— Дойду своим ходом, товарищ комдив, — говорит он.

Тащиться на буксире — с души воротит Козырева от одной мысли о подобной гнусной картине. Вот только бы не налетели… Облачность вроде усиливается, небо тускнеет — это хорошо. Это хорошо. Посвистывает ветер в штагах.

Козырев только теперь замечает: его канадка, висящая рядом с переговорной трубой, располосована шальным осколком. Косо разодраны на спине плотная прорезиненная зеленоватая ткань и меховая коричневая подкладка под нею.

— Пропала канадка, — озабоченно крутит Козырев куртку в руках. — Ах ты ж, японский бог…

Он спохватывается: думает о чуши, о вздоре, когда смерть рядом…

— В этой кампании канадка тебе уже не понадобится, — замечает Волков. — На ремонт станешь.

Ну вот, пошла через край небесной опары серая каша облаков. Везет тебе, Козырев (думает Волков), верно говорят в отряде, что ты в рубашке родился. При такой облачности вряд ли прилетят, а если и прилетят, то вряд ли найдут. Везучий ты, капитан-лейтенант Козырев. Даже погода к тебе благоволит.

Да, ремонт (думает Козырев) — это месяц, а то и больше береговой жизни…

Перед его взором восходит Надино лицо. Только этого недоставало! В море, в плавании, он гонит прочь мысли о Наде. Ни к чему это. Мешает только. Женщина на корабле — издавна знали моряки — приносит беду, несчастье. Нади на корабле, конечно, нет, но — мысли о ней… Они размягчают душу томлением, а душа должна быть тверда как кремень… как вот этот металлический поручень под рукой…

— Штурмана я у тебя заберу, — говорит Волков. — Мне на дивизионе специалист нужен, а Слюсарь уже исполнял зимой его обязанности.

— Что ж, — отвечает Козырев. — Жалко, конечно, отдавать. С ним мне спокойно, а какого еще пришлют?

— Мне и дивизионный механик нужен, — продолжает Волков. — Черничкина у меня штаб ОВРа забирает.

— Механик? Не отдам я вам Иноземцева, Олег Борисыч. Молодой он еще, пусть поплавает.

— Молодой, — кивает Волков. — Пусть плавает. А я посмотрю еще. Как у тебя Галкин служит?

— Сами видели его в деле.

— Скорее слышал, чем видел. Кричит чересчур громко.

— Артиллеристу громкий голос не помеха. Служит Галкин нормально. А что?

— Представь его и Иноземцева к очередному званию.

— Есть.

Наконец управились мотористы — пустили левый дизель. Но — предупредил Иноземцев — полного количества оборотов из него не выжмешь. Максимум восемь узлов. Что ж, и на том спасибо. Надо радоваться, что дали хоть какой-то ход. Всему надо радоваться…

И пошел «Гюйс», прихрамывая, под одним дизелем, к острову Лавенсари.

Из машинного отделения выходит Балыкин. Поднимается на мостик. Лицо у него красное, распаренное.

— Ф-фу, — отдувается он. — Жарко в машине. — И помолчав немного: — С вентиляцией плохо. Не работает вентиляция. — И еще помолчав: — Молодцы бэ-че-пять.

Медленно идет тральщик, кренясь от бортовой качки вправо-влево, вправо-влево. Чайки, исчезнувшие было во время боя, опять появились, летят за «Гюйсом», хрипло вскрикивая. Из машины поднимается на верхнюю палубу Иноземцев. Лицо его, мокрое от пота, искажено гримасой: наглотался, бедняга, выхлопных газов. Он снимает фуражку и жадно дышит, дышит, хватая ртом свежеющий ветер.

23 июня 1975 года

Неждановы живут на Петроградской стороне, на Большой Пушкарской улице, в старом доме темно-шоколадного цвета. Я заезжаю во двор, потом под длинной аркой, где никогда не просыхает лужа, в следующий двор и тут останавливаюсь возле подъезда, где на двери, не знаю с какого века, уцелела табличка «Звонокъ къ дворнику».

Люблю старые ленинградские квартиры. Они сохраняют связь времен. В них просторно, потолки не давят, из-за толстых стен не доносится ни звука. В такой квартире живут Неждановы, которым удалось, в результате долгих хлопот, отгородить свои две огромные комнаты от комнат, тоже огромных, других жильцов. Кусок коридора они тоже отгородили и сделали мини-кухню и мини-ванную. Прекрасная получилась квартира, не то что наши квадратные метры на Гранитной.

Мне открывает Игорь. У него длинные гладкие волосы, русая бородка, усы и дымчатые очки, за которыми не видно глаз. Он приветливо улыбается с высоты своего баскетбольного роста:

— Здрасьте, Юрий Михайлович. Таня вас уже ждет.

В комнате у них гремит магнитофон. Таня вынимает из шкафа одежду и набивает ею чемодан, распластанный на столе. Другой чемодан, уже набитый, стоит возле тахты. У Тани черная, с рыжинкой, копна волос растрепана, зеленые глаза сердиты.

— Уже четверть седьмого, — говорит она мне таким тоном, как будто осталось пять минут до конца света.

— Ну и что? — говорю. — Ты ведь еще не уложилась.

Она, четко стуча каблуками, идет к окну, берет с подоконника металлическую вазочку и возвращается к чемодану. В Таниной манере держаться всегда было что-то демонстративное: дескать, вот она я. Сейчас это особенно заметно. На Тане голубые обтягивающие джинсы и белая курточка из тончайшей синтетики с желтым диском солнца и синей надписью на нем: «Sunny boy», что означает «солнечный мальчик», хотя на самом деле Таня безусловно солнечная девочка. Сейчас очень в моде печатное слово. Газетные тексты переползли с бумажных листов на рубашки. Майка, на которой не значится ни единого слова, просто не смотрится. Я думаю, дело идет к тому, что каждый будет носить на груди свое крупно напечатанное имя — вместо визитной карточки. А на спине можно уместить краткие биографические сведения или, на худой конец, куплет из особенно любимой песни.

1 ... 106 107 108 109 110 111 112 113 114 ... 160
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?