Как добрая хозяйка, Катерина уже приготовила лошадей и собак для охоты, однако в ответ на ее предложение Джованни печально улыбнулся.

— У меня осталось совсем мало времени. Мне хотелось бы получше узнать тебя и твою семью, вместо того чтобы носиться по всей Романье в поисках зайца. Где те храбрые дети, которые пережили заточение в темнице после смерти отца? Я желал бы познакомиться с ними.

Я не без удовольствия наблюдала, как Катерина таяла прямо у меня на глазах.

— Конечно, ты познакомишься с ними, Джованни, — мягко пообещала она. — Но сейчас у них уроки.

— Как, Катерина, разве сегодня не каникулы? — лукаво улыбнулся Джованни.

— Верно, каникулы! — ответила она, улыбнулась в ответ и взяла его за руку.

После чего охоту отменили и устроили обед на свежем воздухе, на травянистом лугу за крепостным рвом. Слуги Джованни приготовили самую вкусную еду, какую мне доводилось пробовать с отъезда из Рима. Бьянка, старшая дочь Катерины, уже была благополучно выдана замуж за Асторре Манфреди, правителя Фаэнцы. Пятнадцатилетний Оттавиано и четырнадцатилетний Цезарь принесли тупые мечи, чтобы показать свои боевые умения, двенадцатилетний Джованни Ливио вызвал гостя и его слуг на соревнование по бегу. Сер Джованни мудро позволил своему маленькому тезке выиграть почти все забеги. Джованни Ливио, самый живой и эмоциональный из братьев, отпраздновал победу, прыгнув в мутный крепостной ров и проплыв по всей его длине. Мать сердито отчитала сына, после чего мокрого с головы до ног мальчишку вытащили из воды и завернули в плащ.

Несколько человек из свиты сера Джованни на время исчезли и вернулись с подарками для мальчиков. Золотая пряжка для ремня в виде геральдической лилии досталась Оттавиано.

— Я слышал, мать скоро отправляет тебя во Флоренцию на военную службу, — сказал ему Медичи.

Такая же пряжка, но в форме стилизованного дуба, символа рода Риарио, была вручена Цезарю. Джованни Ливио получил в подарок красивую резную флейту, из которой до конца дня извлекал отвратительные звуки.

По счастью, у сера Джованни были и музыканты. Когда нам всем надоело слушать дрожащий голос флейты, гость подал знак, и эту какофонию заглушили лютня, тамбурин и барабан. Разумеется, заслышав музыку, Катерина взяла Джованни за руку и повела танцевать. Их общая радость была настолько заразительна, что даже я и нянька Лючия танцевали со слугами Джованни, а Оттавиано с Цезарем устроили целое комическое представление, танцуя и переговариваясь друг с другом манерным фальцетом.

В крепость мы вернулись, когда солнце стояло уже над самым горизонтом и поднялся прохладный ветерок. Мы с Лючией вели мальчиков обратно по подъемному мосту.

Маленький Джованни Ливио, немного дрожащий в своей все еще сырой одежде, обернулся и довольно громко спросил:

— А мама с сером Джованни влюблены?

Обе упомянутые личности негромко засмеялись у нас за спиной, но никто не посмел присоединиться к ним.

Я погладила Ливио по голове улыбнулась и кивнула.

— Это хорошо, — сказал мальчик. — Кажется, он прекрасный человек.

Катерина сдавленно фыркнула, пытаясь сдержать смех.

Ужин был уже не таким веселым, даже тихим, поскольку утром сер Джованни уезжал домой. На этот раз мальчиков тоже пригласили в столовую к Катерине и ее гостю. К удивлению всех присутствующих, Джованни с Катериной снова открыто пожали друг другу руки над столом. Разговор шел о том, какие перемены произошли во Флоренции, и о военной службе, которая ждала там Оттавиано. По временам счастливая улыбка моей госпожи исчезала, и я замечала тоску в ее взгляде. Сер Джованни тоже это видел, каждый раз прикрывал рот рукой и негромко напоминал, что вернется как можно скорее.

Я сидела между Чезаре и его младшим братом. Когда внесли мясо, я заметила, что маленький Джованни Ливио почти ничего не ест, как-то обмяк на своем стуле и весь дрожит. Я пощупала ему лоб, который оказался тревожно горячим.

— Мадонна, он нездоров, — прошептала я Катерине. — Лучше я отведу его в постель и позову Лючию.

Катерина, нахмурившись, отодвинулась от стола, не поднимаясь со стула, раскинула руки и подозвала сына:

— Иди-ка сюда, милый, дай я на тебя посмотрю.

Ливио было так плохо, что он с трудом держался на ногах и щурился от света. Я наклонилась над ним, поддержала за плечи и помогла дойти до матери.

Катерина приложила руку ко лбу сына, побледнела и сказала:

— Он сильно болен. Отведи его к Лючии, пусть кто-нибудь позовет врача. Я приду к вам через час.

— Не стоит откладывать, — сказал ей сер Джованни, когда я снова обхватила Ливио за плечи. — Я все равно скоро вернусь. Всем нам было выказано столько гостеприимства, что хватит до конца дней. Занимайся сыном, Катерина. Я пришлю сейчас моего врача, за компетентность которого ручаюсь. Он сразу же придет к Ливио.

Катерина с застывшим от напряжения лицом посмотрела на Джованни, кивнула и пообещала:

— Я сама его уложу и вернусь, как только придет врач. Надеюсь, это не затянется надолго. Мне необходимо поговорить с тобой наедине, прежде чем ты уедешь.

Ливио не смог дойти до своей комнаты. Мальчик поставил ногу на первую ступеньку лестницы, схватился за голову, и его начало рвать, хотя в желудке ничего не было.

— Не могу идти, — простонал он. — Голова гудит.

Сын был ростом почти с мать, но она легко подхватила его на руки и понесла в постель. Лючия, спавшая в смежной комнате, зажгла лампу и принесла мешок с медикаментами, хотя Катерина попросила ее дождаться доктора и дать Ливио то, что он скажет.

— Пить, — прошептал маленький Джованни.

Он закрыл глаза, не в силах выносить свет лампы, лицо его побелело и осунулось от боли, мальчик никак не мог унять дрожь. Когда Лючия поднесла к его губам чашку, он расплакался в отчаянии, потому что от боли не мог наклонить голову, чтобы сделать глоток воды. Катерина, сама едва не рыдая, отправила Лючию на кухню за большой ложкой.

В этот момент явился доктор сера Джованни в богатом парчовом платье и шапочке из темно-синего бархата, из-под которой свисали длинные седые волосы. С уверенностью, порожденной десятилетиями практики, он осмотрел пациента.

Ливио крепко зажмурился, отвернул голову от лампы и только стонал в ответ на все вопросы врача:

— Голова… болит.

Под конец доктор завел руку за затылок Ливио и попросил его наклонить голову и коснуться подбородком груди. Но первая же попытка вызвала болезненные крики, и врач сейчас же велел мальчику лечь.

Ливио упал на подушки и съежился. Он весь дрожал. Доктор поднялся с постели и поманил Катерину за собой к двери. Я пошла за ними. Лекарь не был злым человеком, взгляд его оказался печальным и усталым, как обычно бывает у тех, кто видел слишком много страданий.