Гарвин моргнул.

— Кто вам это сказал? Это абсолютная неправда…

Фернандес промолчала.

— И вы никогда не сможете этого доказать!

Фернандес приподняла бровь, но ничего не сказала.

— Кто вам это сказал? — повторил Гарвин. — Я хочу знать.

— Послушайте, Боб, — заговорила Фернандес. — Существуют определенные проявления в поведении людей, которых никто больше не хочет терпеть — и это факт. Начальники, хватающие подчиненных за гениталии, тискающие груди, стоя в лифте, приглашающие секретарш в деловые поездки и при этом заказывающие только один гостиничный номер… Это старая история. И если у вас есть сотрудник, ведущий себя таким образом — независимо от того, мужчина это или женщина, гомосексуалист или нормальный человек, — вы должны его остановить.

— Ладно, это все так, но иногда бывает трудно узнать…

— Да, — согласилась Фернандес, — существует и другая крайность: сотруднице не понравился безвкусный анекдот, рассказанный в ее присутствии, и она ничтоже сумняшеся подает жалобу. В конце концов ей объяснят, что сексуальным преследованием здесь и не пахнет, но к тому времени ее боссу уже было предъявлено обвинение, и вся фирма об этом знает. Работать вместе больше невозможно: подозрительность, обида — какая здесь работа… Я часто с такими случаями сталкиваюсь, поверьте, они тоже неприятны. Знаете, мой муж работает в той же фирме, что и я.

— Угу…

— После того как мы познакомились, он пять раз предлагал мне встретиться с ним в интимной обстановке. Поначалу я отказывалась, но потом уступила, и вот теперь мы давно и счастливо женаты. Так вот, недавно муж сказал мне, что при нынешних обстоятельствах и нравах он бы, возможно, не рискнул со мной связываться.

— Ну? Вот и я говорю о том же…

— Понимаю. Но со временем все утрясется. Пройдет год-другой, и все будут в курсе новых правил.

— Да, но…

— …но есть еще и третья категория случаев — где-то посреди двух крайностей, — продолжала Фернандес. — Назовем ее серой. Где неясно, что случилось на самом деле, неясно, кто что сделал. Это наиболее обширная группа жалоб. Дело в том, что общество склонно концентрировать внимание на жертве, а не на обвиняемом. Но ведь у обвиняемого тоже есть проблема: жалобы на сексуальное преследование — это оружие, Боб, и надежной защиты от него нет. Этим оружием может воспользоваться любой — и многие так и делают. Некоторое время, я думаю, это еще будет продолжаться.

Гарвин вздохнул.

— Это как ваша машина, создающая несуществующую реальность, — продолжала Фернандес. — Окружающую среду, которая кажется реальной, хотя на самом деле ничего нет. Мы живем, окруженные такой средой, которую определяют созданные нами правила. Эта среда меняется. Раньше она менялась по отношению к женщинам, теперь она начинает меняться и по отношению к мужчинам. Раньше эти изменения не нравились мужчинам, теперь они не по вкусу женщинам. Некоторые люди получают определенные преимущества, но в конце концов все притрется.

— Когда? Когда это кончится? — спросил Гарвин, горестно покачивая головой.

— Когда женщины будут занимать пятьдесят процентов руководящих постов, — объяснила Фернандес. — Тогда все само собой и кончится.

— Вы же знаете, что я это только приветствую.

— Да, — признала женщина, — и должна сказать, что сейчас вы выдвинули просто выдающуюся женщину. Мои поздравления, Боб.

* * *

Мери Энн Хантер попросили отвезти Мередит Джонсон в аэропорт, чтобы та успела на самолет, вылетающий в Купертино.

Минут пятнадцать женщины ехали молча; Мередит ссутулилась, сидя в своем пальто военного покроя и глядя в окно.

Наконец, когда они проезжали мимо заводов «Боинга», Джонсон подала голос:

— Мне все равно здесь не понравилось…

Тщательно подбирая слова, Хантер ответила:

— Ну, здесь есть и свои хорошие и плохие стороны. Некоторое время ехали молча. Затем Джонсон спросила:

— Вы же с Сандерсом друзья?

— Да.

— Он отличный парень, — признала Джонсон. — И всегда был. Знаете, у нас когда-то были с ним тесные отношения…

— Да, я слышала, — ответила Хантер.

— Том все делает, в общем-то, правильно, — продолжала Джонсон. — Только он любое брошенное вскользь замечание воспринимает слишком всерьез.

— Угу… — промычала Хантер.

— Женщины в бизнесе должны все время быть образцом, иначе их просто сожрут. Стоит чуть-чуть оступиться — и тебе конец…

— Угу…

— Ну, вы понимаете, о чем я говорю.

— Да, — сказала Хантер, — я понимаю.

Опять долгое молчание. Джонсон сменила позу, продолжая смотреть в окно.

— Система, — сказала она наконец, — в ней все дело. Меня изнасиловала эта чертова система.

* * *

Сандерс вышел из здания, собираясь ехать в аэропорт, чтобы встретить Сюзен и детей, и наткнулся на Стефани Каплан. Воспользовавшись моментом, он поздравил ее с новым назначением. Женщина пожала ему руку и сказала без улыбки:

— Благодарю вас за поддержку.

— И я — вас, — ответил он. — Как здорово иметь друзей.

— Да, — согласилась Каплан. — Дружба — это прекрасно. Так же как и компетентность. Я не задержусь на этой работе долго, Том. Николс в «Конли-Уайт» финдиректором не останется, а его потенциальный преемник — человек более чем скромных способностей. Через год они начнут подыскивать замену, и, когда я уйду к ним, кто-то займет мое место здесь. Думаю, это будете вы.

Сандерс слегка поклонился.

— Но все это дело будущего, — отчетливо сказала Каплан. — А пока нам предстоит наладить работу здесь.

Отдел работает безобразно. Все забросили работу из-за этой суеты вокруг слияния, производство лихорадит из-за глупости Купертино. Чтобы все исправить, придется засучить рукава. Я назначила первое производственное совещание с участием руководителей всех отделов на завтра, на семь утра. Тогда и увидимся, Том.

И она отвернулась.

* * *

Сандерс стоял в зале аэропорта «Си-Так» и следил за пассажирами, прилетевшими из Финикса. Элайза закричала «Папуля!» и, подбежав к Сандерсу, прыгнула к нему на руки. Она здорово загорела.

— Хорошо провела время в Финиксе?

— Классно, пап! Мы катались на лошадках и ели «тако», и знаешь что?

— Что?

— Я видела змею!

— Настоящую змею?

— Ага! Зеленую. Вот такенную! — показала девочка, разводя руки.

— Да, Элайза, это очень большая змея…

— А знаешь что? Зеленые змеи неядовитые!