– Кто это? – шепнул Норгэрель, присев и коснувшись рукой черепа. – Орел? Эландцы рассказывали о Великом Орле.

– Нет, не орел. Тоже хищник, но другой. Похож на сурианского грифа, но много больше... Великий Орел – одна из покинувших Тарру высших сил, а это просто птица. Большая мертвая птица. Сам не знаю, почему мне так ее жаль...

– И мне, – тихо повторил сын Ларэна, – мне тоже ее очень жаль. Ее никто не убивал. Она сама бросилась вниз, потому что ее предали... Предали те, кому она служила, и не только ее, но и все и вся... Я узнал ее, вернее, его. Это Одинокий Кондор, страж Светозарного. – Норгэрель вздрогнул и поднял голову. – Я опять что-то сказал?

– Да. И ты, видимо, прав. Мы все-таки в Светозарном, и перед нами тот, кто был Кондором Арцея.

– Мы что-то будем делать?

– Будем. Пойдем дальше. Нужно найти дворец, думаю, что Врата, через которые удрали наши доблестные боги, в другом месте. Конечно, там теперь может быть вулкан, но мне отчего-то кажется, что Чертоги Света были в противоположной стороне.

– Но тут же все сгорело...

– Не все. Осталась дорога. Остался Кондор, извержение бы его похоронило... Странно, кстати, что Годой не изрыгает пепел, хоть это с его стороны весьма мило. Творец и его розы! Все правильно!

– Что правильно?

– Идем мы правильно. Это каменное кольцо до сих пор защищает то, что внутри. Потому и пепла нет, и дорога сохранилась.

– Пепла нет, жизни тоже нет...

– И все равно мы идем правильно, а жизнь, жизнь, похоже, уничтожили. Хоть это и трудно.

2885 год от В.И.

9-й день месяца Собаки.

Арция, Лага

Дариоло с пристрастием изучала себя в зеркале. Нет, она не сомневалась в своей привлекательности, об этом ей твердили десятки мужчин и молчали десятки женщин, но сегодня ей хотелось быть особенно красивой, а как этого добиться, если нужно оставаться такой, как всегда, и ничем себя не выдать? Даро хотела бы надеть так ей идущее платье золотистого канг-хаонского шелка с открытой шеей и диадему и серьги из золотистых же топазов, а приходилось довольствоваться домашним платьицем, зеленым в белый цветочек. И то сказать, не может же она выйти на вечернюю прогулку в бальном наряде? Правда, девушка очень надеялась, что ее никто не увидит, – слуг они с братом держали всего троих, и те наверняка спали, а сам Рафаэль с двумя десятками солдат объезжал пригородные дороги и должен был вернуться лишь завтра к вечеру.

Никто и представить не может, что она после случая на охоте выйдет на ночь глядя из запертого дома, а она выйдет! Впрочем, об опасностях, подстерегающих ее, девушка не думала, все ее мысли занимал Александр Эстре и то, что с ними произошло в Старом Дворце.

Прибежав домой с пылающим лицом и запершись у себя в спальне, Даро по мгновениям перебирала их странную встречу. Как же она не понимала, что любит Александра?! Любит с той самой минуты, когда темноволосый всадник, ловко управляющий норовистым белым жеребцом, властным жестом осадил худого нобиля с грязными глазами, оказавшегося братом королевы, и улыбнулся ей и Рафаэлю. «Вам здесь никто и ничто не угрожает. Клянусь честью Тагэре!» Эти слова долго звучали у девушки в ушах, но ей и в голову не приходило, что... Она и младший Тагэре! Этого не могло быть, но это было. Он поцеловал ее, по-настоящему поцеловал, уж это-то она при всем своем небогатом опыте поняла.

«Я тебе благодарен, Даро, ты не можешь себе представить как! Я твой должник до конца моих дней, но я не могу принять твою любовь... Ты слишком хороша для меня. Слишком... Рано или поздно ты это поймешь, я не должен ломать тебе жизнь...» Даро ничего не ответила, только тихонько заплакала. Он что-то еще говорил, правильное, умное, благородное, но для нее это было пустыми словами. Ей нужен был только он, пусть трижды горбатый – какое это имеет значение. Ни у кого из рыцарей Арции нет таких сильных рук, таких ясных, все понимающих глаз...

«Это они горбатые, они, а не ты... Ты победил свою беду, а эти... И Вилльо... и Гризье... И твой брат... у них души горбатые, и это навсегда. Мне никто, никто не нужен... Они все чужие, с ними пусто...»

И Александр сдался. Он ведь тоже был живым человеком. Он был мужчиной. Он даже немного не рассчитал сил, обнимая девушку, но от него она была готова принять и не такую боль. Он велел подумать; если она уверится в своем чувстве, он ее будет ждать через ору после полуночи в Старом Дворце, в той же комнате... Даро глянула на клепсидру. Пора. Если она придет раньше, ничего страшного, можно и подождать. Девушка набросила плащ, тихонько, стараясь не скрипнуть половицами, спустилась по черной лестнице, отодвинула подпирающий дверь железный кол, скинула цепь, навесной крюк... Нужно вернуться до того, как толстуха Марго выйдет встречать молочника... Так, теперь ключ. Он легко повернулся в замке, и Даро скользнула на улицу. До парка было совсем близко, но она не сделала и двух шагов, как от стены отделилась тень в темном плаще. Сердце мирийки сжалось, но потом она узнала Александра.

– Вы?

– Неужели ты могла подумать, что я позволю тебе бегать одной по улицам? – Эстре тихонько сжал ее руку.

– Тогда... тогда, может, поднимемся ко мне? Рито нет, слуги спят в другом крыле.

– Как скажешь...

Даро, от спешки не сразу попав в замочную скважину, отперла дверь.

Затем снова заперла, тщательно восстановив разрушенную баррикаду, и они поднялись в ее комнату. Уже на лестнице Даро стало стыдно брошенного на кресло платья и скромных занавесок, она пролепетала какое-то извинение, Александр ответил приглушенным смешком, и в сердце мирийки воцарилось счастье. Она зажгла свечи, передвинула глиняную вазу с пышными астрами. Вспомнила, что нужно принести хотя бы вина и фруктов, и бросилась на кухню. Когда она вернулась, герцог сидел в неглубоком кресле, и лицо его было бледным и напряженным.

Даро поставила принесенное на стол и застыла рядом, умоляюще глядя на своего гостя:

– Что-то не так? Я... Простите меня...

– За что?

– У вас такое лицо...

– Просто мне очень страшно.

– Страшно? Почему?

– Я никогда не был счастлив и поэтому боюсь... Боюсь, что когда все кончится, мне будет не подняться...

– Но почему все кончится? Вы... Вы меня вправду любите?

– Конечно...

– А я вас... И... Если вы меня разлюбите, я умру.

– Я тебя не разлюблю, Даро. В себе я уверен.

– А я в себе, – она действительно не понимала, в чем дело. – Вы меня не поцелуете снова?

– Ты хочешь?

– Очень!

Александр поднялся, но потом, словно налетев на невидимую преграду, опустился в кресло.

– Даро, дорогая, сядь. Нам нужно поговорить...

Но девушка не послушалась. Она снова, как в Старом Дворце, опустилась на ковер у ног герцога и подняла к нему лицо: