– Конечно, ты по ночам по Москве гуляешь, а потом на работу едешь.

– Может быть и так. Пока нет подтверждения обратного факта.

– Где кольцо, Дим? Гулять по Москве мешает? – с горькой иронией спрашиваю я.

– Ты чего добиваешься, Маш? – опустив взгляд на свои пальцы, Солнцев какое-то время молчит, потом поднимает на меня взгляд, в котором мелькает подобие смущения.

И тут я сдаюсь, выдыхаю. Уверенность и ярость рассыпаются разбитыми осколками вчерашнего счастья, и я просто смотрю на него, красивого дорогого мужчину с хладнокровным взглядом циничного хищника, я смотрю на своего мужа, которого любила, но видимо недостаточно, чтобы спасти нас, защитить, склеить. Но разве он не обещал мне быть сильным, поддерживать меня в трудную минуту и любить до конца дней, в горе и в радости. Зачем же ты так?

– Зачем ты это делаешь, Дим? Для чего? Тебе нравится смотреть, как я страдаю? Но что дальше? Что? Ты понимаешь, что еще немного, и я просто тебя возненавижу. Ты хочешь, чтобы я ушла? Ты же молчишь, как я должна понять тебя?

– Включи фантазию, Маш. Уверен, ты для себя уже все решила. Зачем же меня спрашивать? – и снова этот остекленевший взгляд, который ничем не пробить. Я понимаю, что никакие мои слова уже ничего не изменят. И дело тут как раз в его фантазии. В том, что он сам себе придумал, и поверил.

– То, за что ты наказываешь меня, на самом деле просто минутная слабость, Дим. И ты знаешь, что я права, – слабо говорю я, протягиваю руку за бокалом с вином. Я за рулем, но мне уже все равно.

– Минутная слабость? – вскидывая брови, Солнцев складывает пальцы в замок, наклоняясь вперед. – Три года переписки. Ты считаешь меня идиотом?

– Ты просто не понимаешь….

– Объясни. Попробуй объяснить мне, почему в твоей спальне стоит подарок мужчины, который для тебя всего лишь минутная слабость?

– Дима, мне было шестнадцать лет. Это была первая любовь. Господи, не может быть, чтобы у тебя не было.

– Не было, Маш. Вот такого не было, – твердо отвечает он, и это многое объясняет.

– Ты злишься, что я не сказала раньше, но как я могла? Ты же тоже не рассказывал про всех своих любовниц, про Полину свою, с которой ты до сих пор дружишь.

– Я действительно с ней дружу, и лапать ее на темной кухне у меня не возникает ни малейшего желания.

– Все было не так, – отчаянно качаю головой. – Послушай, ты все время срываешься в эту пошлую область, где видишь только то, как я изменяю тебе с Марком, а этого не было. Я же говорила. Да, у меня нет доказательств, но ты же меня знаешь.

– Не знаю, Маш, – упрямо качает головой Солнцев. Я смотрю на него несколько секунд.

– Я могу рассказать сейчас.

– Уже поздно. Не думаю, что ты скажешь мне что-то новое.

– Мы действительно были очень близки с Марком с первого дня, как я попала в дом Красавиных после длительного лечения. Я же была слабая и болезненная. Меня все жалели, а он смешил, не сюсюкался. Мы как-то сразу подружились, а с возрастом, это чувство постепенно трансформировалось в нечто другое. Конечно, мы были глупыми, но в таком возрасте все совершают глупости. Я не буду лгать и говорить, что это была банальная влюблённость на фоне гормонального взрыва. Нет. Это была любовь. Первая и настоящая. Для меня. Вся разница в том, что я просто не могла предположить, что такая связь может оборваться, что он совсем не чувствует ничего из того, что я к нему испытывала. Я, конечно, сама придумала многое в этой истории, но то, как она закончилась, надолго заставило меня закрыть свое сердце. Нас застукала мама, и Марку пришлось уехать. Он учился в Москве, я ходила в школу в Твери. Он не писал мне, не звонил. Словно совсем забыв о моем существовании. Как-то я, не выдержав, разлуки сбежала к нему с Москву, с рюкзаком, сразу после занятий. Вся такая смешная и глупая. Конечно, Марк меня не ждал и разозлился, что я сбежала из дома. Он и полслова доброго мне не сказал, а потом привел свою подружку. Рыжую, кстати. С тех пор рыжие волосы для меня, как сигнал опасности. Было поздно, и меня оставили ночевать на кухне. Я всю ночь слушала, как он развлекается в соседней комнате со своей новой возлюбленной. А потом Марк сказал, что я для него была всегда одним из приемышей, и он попользовался мной, потому что я ему позволила. Я последний раз тогда его видела. Ехала домой на поезде и ничего не чувствовала, кроме опустошения и отвращения, а еще какой-то брезгливости к самой себе. Я дома уже таблеток наглотаться хотела. Марк не знает об этом. Никто не знает. Только мама видела, она меня и нашла с кулаком, наполненным какими-то разными цветными таблетками. Мы с ней долго разговаривали, но мне не стало легче. Если бы кто-то другой, не Марк, не такой близкий и родной человек, я бы пережила, а так… словно во мне сломалось что-то, потерялось. И от парней, как отрезало, смотреть не могла даже. Ни одного свидания за пять лет, Дим. Ты первый был. И ты первый и есть. Но и ты, ты тоже разбиваешь мне сердце. Как думаешь, могла я рассказать тебе такую историю? Да, я жила в таком стыде эти годы, глядя в глаза матери и отца, которые из-за меня сына потеряли, на братьев и сестер, которые почти все знали, но молчали. Я с тобой только в себя верить научилась, понимаешь? Потому что ты не знал ничего, и с тобой я могла быть любой, такой, какой хочу. Я почву под ногами обрела, а ты ее выбиваешь снова. Ты злишься, и я тебя понимаю, но попробуй понять…. Это просто наваждение было, помутнение. Марк появился и что-то во мне всколыхнулось, врать не буду. Я писала ему и жалею об этом, но мне казалось это какой-то игрой, нереальностью, чем-то ненастоящим, виртуальным. Почему я поехала с ним в отель? Он меня банально развел. Сказал, что у него есть диск с кадрами из фильма известного режиссера, у которого он сейчас снимается…

– Я читал об этом, – мрачно кивнул Дима, обрывая меня. Он выглядит уже не таким категоричным, как пять минут назад.

– Я ничего ему не обещала, Дим. Марк все придумал, – отчаянно шепчу я, протягивая руку и накрывая его ладонь.

– Сомневаюсь, Маш, – задумчиво глядя на меня, качает головой Солнцев, но руку не убирает. – Я видел вас. И ты все время забываешь о том, что у меня есть глаза и уши, и собственное мнение.

– То есть я больше ничего не могу сказать или сделать, чтобы переубедить тебя? Значит, вот так и закончим нашу историю? Здесь и сейчас? Потому что если ты намерен продолжать, то я больше не могу, – серьезно произношу я, твердо и решительно глядя в его глаза. – И я больше не хочу.

– Я думал о разводе, Маш. Все эти полгода я думал о разводе. Каждый день, – бесстрастно говорит Солнцев и внутри меня что-то отмирает, я выпускаю его ладонь, отводя в сторону взгляд. Я проиграла.

– Я не верил в то, что у нас есть шанс. Но какое-то упрямство не позволяло мне совершить решающий шаг. Я ненавижу разводы, потому что каждый раз вижу их в своей профессиональной деятельности. Я был уверен, что никогда не окажусь на месте своих клиентов. Мне наша жизнь казалась безоблачной и нерушимой. Я так тебя любил, что я придумал тебя, Маш. Так же, как и ты придумала меня. Выходит, мы оба ошиблись.