— Ого, интересно. А история каких времен?

— Ну, скажем, Ренессанс и чуть позже. Примерно во времена Шекспира.

— Значит, о тогдашних магах, — сказал Роузи. — Вроде Джона Ди, да?

Он удивленно на нее посмотрел.

— Ну, в общем, да, — сказал он. — В том числе и о нем. А откуда вам знакомо это имя?

— Я читала о нем в романе. Вы историк?

— Преподавал историю, — сказал Пирс. Слово «историк» показалось ему слишком громким. — А что это был за роман?

— Исторический, — она рассмеялась, настолько очевидным был ответ. — Естественно. Феллоуза Крафта. Он жил в наших краях и писал книги.

Тень понимания пробежала по лицу Пирса, и он не просто понял, откуда она может знать старика Ди, — здесь было нечто большее. И Роузи вдруг тоже вспомнила, что в последний раз, когда была в библиотеке, мельком видела человека, очень похожего на того, который сейчас стоял перед ней.

— Да-да, это наша местная литературная знаменитость. Его дом и сейчас стоит в Каменебойне.

— Вот это ничего себе, — сказал Пирс.

— Так вы о нем слышали? — спросила Роузи. — Он ведь так и не стал по-настоящему известным писателем.

— По-моему, я прочел едва ли не все его книги. Много лет тому назад.

— Опаньки, — сказала Роузи, внимательно глядя снизу вверх на Пирса и испытывая чувство, похожее на рождение замысла новой картины: множество разных предметов плавятся, перетекают друг в друга, и вдруг становится ясно, что все их можно выразить в единой форме. — А может такое случиться, — спросила она, — что вам вдруг понадобится работа?

В смысле, приработок, и не на полный рабочий день?

— Мне? — спросил Пирс.

— И вы действительно преподавали в колледже? Учили студентов?

Он оттарабанил ей краткий curriculum vitae.

— Послушайте, — сказала она. — Можете подождать здесь минутку — всего одну минуту, и никуда не уходите.

Он дал понять, что спешить ему особо некуда. Он стоял и смотрел, как она, глубоко задумавшись, идет через лужайку; так, совсем ушла в себя, почти остановилась; теперь приняла какое-то решение и быстрым шагом пошла к группе одетых в белое игроков.

Он попробовал несколько раз ударить по мячу, потом облокотился на молоток: оно и без того неплохо, в этом солнечном майском полудне. Те желтые цветы, которые как раз распустились, когда он приехал в Откос, уже со 470

Wm» третья шли; у дорожки стоял точно такой же знакомый куст но, кроме листьев, на нем ничего не было, — а у корней серовато-желтая посыпка из опавших лепестков. Зато расцвела сирень, белая и пурпурная, и тоже начинала отцветать; а на розах набухли цветочные почки. И все это принадлежало ему, до последней тычинки, весь этот гигантский круговорот жизни, из которого он не выпал в первый раз за долгие годы, в первый раз — с каких, интересно, времен? Со времен ухоженных дорожек и клумб Ноута.

Это его край, и Феллоуза Крафта тоже; если в этом и было какое-то знамение, то наверняка доброе, хотя он еще не привык воспринимать свою жизнь в такого рода категориях. Он чувствовал сейчас одну только простую радость жить; он был уверен только в том, что не разучился удивляться.

Предложила работу. Он стоял и смотрел, как Роузи, сияя улыбкой, идет обратно к нему.

— Бони сказал, что мысль — лучше не придумаешь, — сказала она, подхватывая Пирса под локоть. — И в вашем случае он попал в самую точку. Лучше и в самом деле не придумаешь.

— Бони?

— Бони Расмуссен. Это его дом.

— Ваш отец.

— Мой дядя.

— Ага. — Очень может быть, что здесь, как в старом добром романе, богатые дядюшки встречаются на каждом шагу. — А что за работа?

— Короче говоря, — сказала она. — Можете вы мне для начала просто оказать одну услугу? Связанную с Феллоузом Крафтом. А работа приложится.

Его вели по направлению к иссохшему, ссутулившемуся и, судя по всему, старому как мир человеку, который попивал лимонад, точно так же опершись на свой молоток.

— Боже, как здорово, что я вас нашла, — сказала Роузи.

— Правда?

Старик еще загодя, издалека, поднял в приветственном жесте руку, и Пирс ответил тем же, вышагивая по бархатистой лужайке и в то же время чувствуя, что переступил через порог какого-то невидимого портала — портала, через который обратного хода уже не будет. Он не знал, почему и откуда у него это чувство, но чувство было знакомое, потому что ему уже доводилось его испытывать раньше.

Когда Роузи впервые увидела этот дом, сквозь мартовский дождь и ветер, у нее появилось такое чувство, словно ее предупредили: не входи сюда. Он был похож на жилище волхва или отшельника, один-одинешенек на лесистом пригорке, в самом конце длинной подъездной дорожки без какого бы то ни было покрытия, фактически проселка, который вился через пустынные, усыпанные валунами поля. А еще это был один из тех домов, которые — при определенном вечернем освещении и при условии, что вы хотите в них это увидеть, — как будто бы имеют собственное лицо: глаза окон, прикрытые ставнями, как веками, по обе стороны от двери с фрамугой (нос и рот подбородок из покосившихся ступенек, усы из разросшегося бальзамина. Роузи припомнилась стихотворная строка: «сонное царство смерти», и дом казался сторожкой или привратницкой у ворот в это царство. А за его спиной темные сосны патетически вздымали мохнатые лапы, одной сплошной непроницаемой массой, и поднимались горы.

Впрочем, когда Пирс увидел его впервые, погода переменилась, и на поверку дом оказался всего лишь маленьким загородным особнячком в псевдотюдоровском стиле — балки, кирпич, штукатурка, и все как-то не слишком убедительно; глубокие навесы крыши, закругленные по краям, ради вящего эффекта соломенной кровли, но крыт-то домик был рубероидом. Розово-красные трубы и масса ложных труб, окна со средниками и шпалеры роз — все говорило скорее о 1920-х годах, чем о 1520-х. Впрочем, сосны по-прежнему темнели у дома за спиной, и окна-глазницы по-прежнему глядели слепо.

Ему предстояло войти в дом, вместе с Роузи, и осмотреть там все, что только можно будет осмотреть; произвести общую оценку, что-то вроде этого, она не слишком точно знала, как это называется, зато она точно знала, что у нее нет ни полномочий, ни желания делать это в одиночку. В этом и заключалась услуга, о которой она просила Пирса, — составить ей компанию. А привести в порядок все обнаруженное в доме и, может быть, составить каталог, принять решение о том, пускать или не пускать в продажу книги и вещи, если они окажутся стоящими хлопот по продаже, — это и была работа. Если он, конечно, под этим подпишется.

— Пока совсем не стемнело, — сказала Роузи. — Просто чтобы посмотреть, как оно там.