Закончив, писец посмотрел на его преосвященство, который с самым серьезным видом кивнул, дозволяя ему произнести официальные слова.

– Данные показания доведены до сведения милорда Жана де Малеструа, его преосвященства епископа Нанта и брата Жана Блуина, вице-инквизитора, и они, выслушав их, заявляют, что эти преступления должны быть наказаны, а потому объявляют свое повеление всем служителям церкви. Вышеназванный Жиль де Ре должен предстать в субботу, восьмого октября, как того требует закон, перед вышеназванными милордами – епископом и вице-инквизитором, а также назначенным для ведения данного дела и всех дел подобного характера обвинителем, чтобы он мог предложить объяснения или возражения против выдвинутых в его адрес обвинений.

Воздух, слишком теплый для октября, вливался в открытое окно комнаты на верхнем этаже. Мы собрались там, потому что в часовне возникла слишком серьезная опасность бунта. Здесь было удобно, в отличие от нижнего зала и часовни, но в настоящий момент больше всего меня радовали стоящие у подножия лестницы стражники, которые получили приказ никого наверх не пускать. Таким образом, на этом заседании мог присутствовать только тот, кому даст соизволение начальник стражи.

Хотя мы больше не беспокоились за свою безопасность, навести порядок и приступить к делу удалось не сразу. Я заметила, что появились новые лица, среди них несколько известных мне. Самым заметным был Пьер Л'Опиталь, правитель Бретани волей герцога Иоанна и личный советник и доверенное лицо моего епископа.

– Я вижу, герцог прислал своего сторожевого пса, – заметил брат Демьен.

– Де Тушеронд наверняка обидится, – откликнулась я.

– Да уж, – согласился со мной брат Демьен.

– Нам повезло, что он больше законник, чем политик на службе нашего герцога, – добавила я. – Иначе мы бы постоянно находились в состоянии дипломатического кризиса.

В коридоре раздались шаги. Брат Демьен оглянулся.

– Гийом Шапейон, – доложил он.

Сладкоголосый Шапейон отлично уравновешивал ядовитого Л'Опиталя. Он будет говорить от имени епископа и отчитываться только перед Жаном де Малеструа. Он надел свое самое роскошное адвокатское облачение с широкими белыми рукавами – а я с завистью подумала, сколько сокровищ можно спрятать в этих бесконечных складках. Словно утята за уткой, за Шапейоном следовал целый выводок писцов и нотариусов. Каждый сжимал в перепачканных чернилами пальцах перья, большинство из которых придет в негодность еще прежде, чем мы доберемся до конца слушания.

Писцы и прочие официальные лица, как правило, садились в передней части зала суда, и меня удивило, что они не смогли сразу занять свои места. Хотя нам больше ничто не угрожало, страх остался. Я сидела на одном из стульев с высокой спинкой, которые сюда принесли, чтобы всех рассадить, и старалась устроиться поудобнее: расправила подол облачения, убрала выбившиеся пряди волос, пригладила покров. Когда наконец все было в полном порядке, я закрыла глаза и подумала о великолепных яблоках, сложенных в холодном подвале, и о том, как будет приятно их есть, когда наступит мрачный январь. Мое дыхание стало ровнее, и я начала успокаиваться.

Но в следующее мгновение я задохнулась, потому что, против всех ожиданий, в зале появился Жиль де Ре.

Я позвонила Москалу на несколько дней раньше, чем мы договаривались.

– Я ждал вашего звонка только в понедельник, – заявил он со своим бостонским акцентом.

– Я готова предъявить обвинение, – сказала я, не в силах сдержать радость.

– Здорово.

Однако он произнес это негромко, словно я его разочаровала. Я прекрасно его понимала; он хотел взять Дюрана не меньше, чем я.

– Да. Я получила ордер на арест.

– Вы молодец. Быстро справились.

Мог ли он понимать, что я улыбаюсь?

– Мы собираемся его брать. Ордер выписан за похищение нескольких несовершеннолетних детей. Я просто хотела вас предупредить.

– Не за убийство? – Его разочарование стало еще более очевидным.

– Пока нет. Но не исключено, что уже обнаружено тело. Я не знаю, появилось ли сообщение в ваших местных газетах…

– Ну, нельзя назвать «Глобал» местной, – сказал он, – но я читаю еще и «Лос-Анджелес таймс».

– Значит, вы уже знаете.

– Да. Но я в недоумении. Жертвой оказался чернокожий, что не укладывается в вашу схему.

– Мы осуществляем процессуальные действия на том основании, что он просто тренировался.

– О, Господи! Разве ему недоставало практики?

– А потом последовали три неудачные попытки похищения в один день. Он меня дразнит.

– Ну, это звучит более убедительно. Теперь, когда обнаружено тело, вы можете предъявить негодяю обвинение в убийстве, когда подготовите все улики.

– Да, мы так и сделаем.

– Ну, ладно.

Судя по тоске, прозвучавшей в его голосе, Москал понимал, что ему придется очень долго просить, чтобы Дюрана вернули в Штат на заливе[63]а этого не произойдет до тех пор, пока Золотой штат[64]не вырвет остатки его легких, и да поможет нам Бог.

– Как вам удалось до него добраться?

– Кроссовки, – сказала я. – Он хранил их кроссовки.

Я почти услышала, как у него от изумления отвалилась челюсть и со стуком упала на пол. Казалось, нас разъединили.

– Пит, вы меня слушаете?

– Да, – послышался шепот. – Подождите немного. Сейчас я повешу трубку, но сразу же перезвоню. Пожалуйста, не уходите.

Он повесил трубку, я осталась прикованной к своему столу, а в голове у меня вертелась одна мысль: «Вы не даете мне добраться до этого негодяя…»

Наверное, прошла неделя, прежде чем зазвонил телефон. Две копии ордера, которые я сжимала в руке, были смяты и покрыты потом, но казались такими горячими, словно могли в любой момент вспыхнуть. Краем глаза я видела, как мои товарищи проверяют оружие, надевают бронежилеты, убеждаются в наличии запасных батарей для рации. Начался ритуал подготовки к охоте, а у меня была главная роль. Мое терпение кончалось.

– Извините, – сказал Москал. – Это заняло немного больше времени, чем я рассчитывал. Нужно было кое-что проверить.

– Боже мой, о чем речь?

Неожиданно зашумел факс. Лист начал медленно вылезать наружу.

– Вы принимаете мой факс?

– Да. Я подожду, пока передача не закончится.

Через две мучительные минуты роды завершились. Я почти с отчаянием вытащила лист; это была одна из фотографий, которые я видела в деле в участке Южного Бостона.