Однако если мы отвлечемся от этой драмы и шире взглянем на состояние Римской державы, походы Аттилы, хотя и были разрушительными, не представляли собой угрозу самому существованию империи. Восточная половина Римской империи зависела от налогов, которые она собирала стех богатых провинций, что протянулись дугой от Малой Азии до Египта; эти территории находились вне пределов досягаемости гуннов. Несмотря на все их искусство в деле осады городов, тройное кольцо стен вокруг Константинополя делало столицу Восточной Римской империи неприступной; между тем у гуннов не было флота, чтобы перевезти их через проливы, которые отделяли Балканы от процветавших провинций Азии. Похожая ситуация сложилась на Западе. Ко времени Аттилы уже ощущались значительные финансовые затруднения, но, осознав проблемы со снабжением, присущие военной организации гуннов, Аттила ни на шаг не приблизился к их решению. В действительности гораздо более серьезный ущерб был косвенно нанесен имперским структурам в результате наплыва варварских вооруженных формирований между 376 и 408 г. Более того, опять-таки именно косвенное воздействие державы Аттилы явило собой реальную угрозу единству Западной Римской империи. Поскольку Аэцию пришлось сосредоточиться на борьбе с Аттилой, у него оставалось меньше времени и ресурсов, чтобы противостоять другим угрозам римскому Западу, возникшим в440-хгг. И вот эти-то другие угрозы обошлись Западной Римской империи гораздо дороже, чем вторжения гуннов в 451 и 452 гг. Первой и куда более серьезной потерей стал вынужденный отказ от планов отвоевания у вандалов Северной Африки.

К сожалению, в этой ситуации Аэций едва ли мог оказать действенную помощь Иберийскому полуострову. Здесь уход вандалов в 429 г. означал определенное восстановление римского порядка наряду с частичным освоением тех доходных статей, которые были утрачены в 410-х гг. Испанские провинции являлись богатыми и развитыми, а также хотя и не шли ни в какое сравнение по богатству с Северной Африкой, тем не менее все еще оставались очень ценными «донорами» для западноримской казны. В 410-х гг. большая часть полуострова вышла из-под прямого римского контроля, за исключением Тарраконской Испании на северо-востоке, тогда как вандалы, аланы и свевы поделили между собой остальное. После 429 г. только свевы оставались на полуострове в большом количестве, осев в довольно бедной гористой области на северо-западе под названием Галлеция. Аэций, как и его предшественники, был рад оставить их в покое, не видя необходимости в том, чтобы рисковать столь ценными теперь войсками ради отвоевания этой области. Напротив, он сосредоточил свои усилия на восстановлении порядка и обеспечении притока денежных средств из более богатых провинций, оставленных вандалами и аланами, до тех пор, пока его не отвлек захват Карфагена Гейзерихом.

Находясь под властью их нового короля Рехилы, который наследовал своему отцу в 438 г., свевы воспользовались тем, что все внимание Аэция оказалось приковано к Северной Африке, чтобы расширить свои владения. В 439 г. они выступили из Галлеции с целью захвата Мериды, главного города соседней провинции Лузитании. В 440 г. они пленили комита (comes) Цензория, военачальника и главного представителя Аэция на полуострове. В 441 г. они захватили Севилью и распространили свою власть на всю Бетику и Картахену. Отсутствие каких бы то ни было осмысленных ответных действий со стороны Аэция, который вто время опрометчиво концентрировал свои войска на Сицилии, предоставило местным вооруженным формированиям багаудов возможность ликвидировать центральную власть в областях Тарраконской Испании — единственной провинции, которая в тот момент еще оставалась под контролем имперской администрации. Как и в случае с Галлией, указанные акции, по-видимому, являли собой осуществление притязаний местных властей в то время, когда казалось, что имперская власть погрузилась в летаргию. По крайней мере одно из этих мятежных формирований, во главе которого в 449 г. в Тириассо (Тиразона) встал некий Василий, как кажется, приветствовало нашествие свевов, вероятно, потому, что мятежники видели в нем наиболее действенный способ установления мира, подобно тому как галльские землевладельцы в начале 410-х гг. оказали поддержку вестготу Атаульфу.

Между 439 и 441 г. положение в Испании менялось от плохого к худшему, так что поток денежных средств в конечном счете пересох. Даже после заключения мира с вандалами Аэций мало что мог с этим поделать. О широкомасштабном вторжении не могло быть и речи. В Испанию был послан целый ряд полководцев: в 442 г. Астурий, в 443 г. сам Меробавд, в 446 г. Вит. Астурий и Меробавд сконцентрировали свои усилия на борьбе с багаудами, по-видимому, стараясь удержать хотя бы Тарраконскую Испанию. Задача, стоявшая перед Витом, была более амбициозной. Реанимируя стратегию 410-х гг., он повел объединенные силы римлян и вестготов на Картахену и в Бетику. Наш главный информатор, епископ и по совместительству автор хроники Гидаций сетует по поводу учиненного этим войском «разорения», однако его оценка, вполне возможно, определялась исходом всего предприятия. Когда отряды Вита сошлись в бою со свевами, они были наголову разбиты. Аэций с огромным трудом собрал для Вита войско, которое Гидаций называет «немалым», что в подобных обстоятельствах является красноречивым свидетельством той значимости, которую Аэций придавал возобновлению денежных поступлений из Испании. Впрочем, не подлежит никакому сомнению, что он не мог двинуть на свевов всю мощь еще остававшихся в его распоряжении западноримских полевых армий, поскольку те должны были оставаться в резерве, чтобы защищать империю от Аттилы. Одержанная победа утвердила господство свевов на большей части полуострова; в очередной раз львиная доля испанских доходов была потеряна для империи.

Римская Британия тоже агонизировала. Хотя, несмотря на письмо Гонория от 410 г., «убеждавшее [британцев] о себе позаботиться», и на то, что империя более не претендовала на сохранение в регионе своего прямого управления, римский образ жизни в этой провинции кое-где сохранился; кроме того, продолжались тесные бытовые контакты между романо-британцами и жителями континента. В 429 г., а затем еще раз в начале 440-х гг. епископ Герман Оксеррский предпринял поездку на острова, чтобы помочь местным христианам преодолеть влияние еретиков-пелагиан. Однако ересь не была единственной проблемой, с которой столкнулось последнее поколение романо-британцев: переселенцы из Ирландии (скотты) и Шотландии (пикты) тревожили своими набегами западное и северное побережье Британии; саксы, приплывшие из-за Северного моря, также воспользовались изоляцией римской Британии в своих собственных интересах. Саксы представляли собой реальную угрозу, по крайней мере начиная с III в., и их набеги стали причиной сооружения мощных укреплений вдоль восточного и южного побережья Британии. Некоторые из них сохранились до наших дней, в частности форты Портчестер и Карлеон. Мы не знаем, кто осуществлял власть в охваченном смутой пространстве постримской Британии, однако на протяжении жизни примерно одного поколения городские общины все еще существовали, продолжая давать по крайней мере какую-то часть от прежнего объема налоговых поступлений.

Британский автор VI в. монах Гильдас в своем сочинении, носящем подходящее название «На руинах Британии», сообщает о том, что власть в конечном счете попала в руки безымянного тирана, которого Беда называет Вортигерном. Он и «совет» (вероятно, представители уцелевших городских советов) пришли к убеждению, что использование наемников-саксов решит проблемы романо-британцев, подвергавшихся серьезным опасностям и страдавших от набегов варваров. О том, что случилось дальше, вкратце поведал Гильдас, создававший назидательное произведение для своих современников, однако это свидетельство, насколько можно судить, вполне достоверно: