Занимаясь формированием структур будущей Добровольческой армии, генерал Алексеев считал, что «в вопросах организационных нужно соглашение» со Ставкой, «совместная разработка планов». Следовало образовать также особую, аналогичную бывшим контрразведывательным отделениям, структуру, которая могла бы заниматься политической «дискредитацией» не только большевиков, но и «слившихся с большевизмом» политиков-самостийников из украинской Центральной рады. Для этого следовало использовать любые вероятные политические интриги и конфликты: «В управлении Рады мы имеем противника умного, серьезного, искусно руководимого извне и оттуда же питаемого деньгами. Одною печатью с нею бороться нельзя. Нужно дискредитировать отдельных лиц, ее составляющих, а целое — как изменническое, наносное. Контрразведывательное отделение Радою уже разгромлено с вполне определенной целью. Следовательно, нужно спасти уцелевшие документы и восстановить негласное контрразведывательное отделение с этою основною задачею — изучать и расшифровывать лиц и целое. Поводы и целое, и лица дают, и работа не будет бесплодною, но ее нужно отдать в хорошие руки. Информаторы же деятельности Рады и разветвлений ее найдутся. Работа спешная, ибо Рада пока прочных корней не имеет, но каждый месяц упрочивает ее положение и увеличивает число вольных и невольных сторонников. Открытая борьба с этим учреждением, слившимся с большевизмом, пока не по средствам. Но изыскание способов к дискредитированию возможно и полезно».

Бывший начальник Дитерихса подчеркивал: «…нужно много работать совместно… погибнуть мы всегда успеем, но раньше нужно сделать все достижимое, чтобы и гибнуть со спокойной совестью». «Дело спасения государства должно где-нибудь зародиться и развиться, — писал Алексеев, — само собой ничего не произойдет при той степени развала, до которого его довели представители Временного правительства и деятельность большевизма. Только энергичная, честная работа всех, сохранивших совесть и способность работать, может дать результаты. Нужно поставить дело так, чтобы получить возможность повести за собой местных здешних деятелей. Они пойдут. В них проснется общегосударственная точка зрения. Но сами они не начнут, равно не пойдут только со своими силами»{89}.

Однако Дитерихс уже не мог помочь осуществлению планов своего бывшего начальника. За день до того, как письмо в Ставку было послано Алексеевым, Дитерихс оставил пост начальника Штаба Главковерха и уехал в Киев. Генерал Духонин был убит красногвардейцами, и Ставка перешла под контроль «революционных войск» во главе с прапорщиком Крыленко. Еще одна попытка создать потенциальный центр легальной антибольшевистской власти, таким образом, не состоялась.

Лидеры донского казачества отнюдь не торопились поддерживать генерала Алексеева и создаваемые им военно-политические структуры. Для «казачьего парламента» — Донского Войскового Круга — своя, «казачья» политика оказывалась важнее решения общероссийских проблем. Круг не собирался «идти на Москву» и «втягивать казачество в братоубийственную борьбу», и пополнение «Алексеевской организации», насчитывавшей в начале ноября 1917 г. чуть более 200 человек, проходило почти нелегально. Этим и объясняются «штатские платья», приезжавших на Дон «быховцев» и самого Михаила Васильевича. Этим объясняются «лазаретные путевки» в руках многих добровольцев, приезжавших на Юг якобы для лечения после «ранений» или «контузий» на фронтах. Этим объясняется и та осторожность, с которой приходилось общаться, на первых порах, Каледину и Алексееву, неформальных характер их встреч и бесед.

2 ноября генералом было написано обращение к российскому офицерству, в котором офицеры призывались на Дон для объединения и создания новой армии, однако распространялось оно не как официальная декларация, а как частное письмо частного лица. Регулярно встречаясь с Алексеевым, атаман Каледин скептически оценивал возможности широкомасштабного антибольшевистского сопротивления, но ничуть не препятствовал деятельности Алексеева. Напротив, помогал деньгами, обмундированием, сумел добиться снабжения добровольцев продуктами и получения пожертвований на создание армии, но в передаче им оружия и боеприпасов отказывал. Михаил Васильевич, в свою очередь, высоко ценил воинские качества Каледина, хорошо знакомые ему еще по боям на Юго-Западном фронте, когда будущий донской атаман успешно командовал 12-й кавалерийской дивизией. Гостиница «Европейская», в которой проживали многие высшие военные чины, бывшие «быховские узники», а также лазарет № 2 в доме 36 на Барочной улице, приспособленный под общежитие офицеров и юнкеров (первоначально они регистрировались как «прибывшие на лечение»), по-прежнему оставались главными центрами сосредоточения добровольцев.

На Дон прибывали не только военные, но и политики. Одним из первых посетивших генерала российских политических деятелей был В.В. Шульгин. 6 ноября он встречался с Михаилом Васильевичем в его «штабном вагоне» и выразительно описал позднее эту встречу, сравнивая ее с предшествующей, состоявшейся в штабе Киевского военного округа в первые дни войны с Германией. «Этот вагон, — писал Шульгин, — стоял на запасных путях в Новочеркасске. И опять мы сидели с ним за столом, и опять я видел очки и шевелящиеся усы и слышал скрипучий его голос…

Я думал о том, что все сбылось. Война длилась годы. Противник оказался тяжелым, твердым, настойчивым. На измор, — на полное истощение… На то, “у кого нервы крепче”… Все сбылось. Все оказалось в зависимости от крепости духа. Но мы — писатели, политики, публицисты — не сумели, не смогли уберечь душу России.

И вот — конец. Я только что пробрался сюда из Киева… И вот мы снова сидели друг против друга, как три года тому назад. Русской Армии больше не было. Нет, она была. От нее остался ее Верховный Главнокомандующий…

Жесткие усы выговаривали невеселые вещи.

— В этом столе у меня двадцать тысяч рублей… Да… Это все… Численность? Вы сами знаете. Которым записался вольноопределяющийся, что с Вами приехал?

— Да, что-то тридцатым, кажется.

— Это хорошо. Вчера меньше было. Так вот… Видите, с чего начинаем. Трудно… Денежные люди малоотзывчивы. Не понимают… Еще не поняли! Да и патриотизм… На словах — у многих! Казачество? Каледин? Он, конечно, — с нами… Но положение его трудное — очень трудное… Болото и здесь… Вязко. Одну ногу вытащим, другая увязнет… Казачество тоже болеет — той же болезнью…

Голос скрипел, уже надтреснутый годами и пережитым… Но был он, как прежде — сурово назидательный… Алексеев был профессор и солдат. Он мыслил от ума и чувствовал от долга…

И вдруг я опять увидел большие зрачки через стекла. Они были обведены радугой и сверкали. Они прошли через меня и стали рыскать двумя лучами по темноте фронта, который теперь был со всех сторон… Вся Россия была «фронтом».

— И все-таки другого места нет… Тут надо!. Отсюда… Здесь начнем собирать Армию… Да…

Глаза-прожекторы обежали всю Россию и, не найдя ничего, кроме Дона, потухли… И снова передо мною была наклоненная над столом голова, и жесткие усы, скрипя, что-то развивали о том, почему армии нужна база и какова она должна быть…