Когда-то сюда привезли Мастера. Ральф не знал, в какой камере тот сидел. Но это не имело значения. Он шел по его стопам. Они проходили по одному коридору.

Ему пришлось раздеться, и охранники выдали ему серую тюремную одежду из застиранной хлопчатой ткани. Проверили рот и анальное отверстие на наличие субстанций. Заставили его принять душ. Ему это понравилось. Он чувствовал, что их грубая тщательность означает только одно.

Они его боятся.

Он важен.

Он кто-то.

Он видел это по их глазам, слышал в том, как они о нем говорили. Они уже начали каждые пять минут контролировать его через маленькое окошечко в стальной двери. Либо волновались, что он совершит самоубийство, либо их просто разбирало любопытство. Для него это не имело значения. Он наслаждался их любопытством, а о самоубийстве даже не помышлял. Оно означало бы поражение. Ведь сейчас все только начинается. Настоящий матч. Скоро они откроют дверь и поведут его на первый допрос. Он наверняка займет не меньше дня. Так было у Мастера, когда тот здесь сидел. Им хочется подготовиться и предъявить подозреваемому неоспоримые доказательства. Сразу вывести его из равновесия. Но он готов. Он искренне надеялся только на одно. Что в комнате для допросов перед ним окажется Себастиан Бергман. Вот если бы встретиться с ним, как встречался сам Мастер! Почувствовать, как Себастиан Бергман пытается глубоко вонзиться в его мозг, чтобы извлечь то, что ему так хочется добыть.

Признание.

Они с Себастианом поведут борьбу. Долгую, как он надеялся. Подобную тому поединку, в котором когда-то сражались Себастиан и Хинде.

Ральф улыбнулся про себя. Он прошел такой долгий путь. Научился управляться с кровью, с ножами и криками. Теперь ему предстояло научиться встречать противника всерьез. Внезапно он ощутил крайнее возбуждение, причем такое, какого еще в жизни не испытывал.

Сексуальное.

В теле все просто закипало, и ему стало трудно сидеть спокойно. Он пощупал член. Твердый. Ну и плевать, если за ним наблюдают в окошечко. Он думал только об одном. Если перед ним в комнате для допросов окажется не Себастиан, он будет очень разочарован.

Во многих отношениях.

Пресс-конференция началась. При первых словах прокурора беспорядочный гул смолк. Себастиан встал как можно ближе к выходу. Он обдумывал свои возможности. От расследования он отстранен, в этом сомневаться не приходится. Вместе с тем у него только росло убеждение, что люди на подиуме не хотят видеть полной картины. То, что Хинде удовольствуется этим, немыслимо в принципе. Это не в его натуре.

Прокурор закончил свое несколько туманное выступление, казалось, в основном нацеленное на то, чтобы отразить дееспособность прокуратуры и лично его. Слово взял Торкель. Как всегда, сразу к делу. Будто он стремился как можно скорее отсюда уйти.

– Сегодня в 12:45 был задержан человек, который, как мы подозреваем, ответственен за серию жестоких убийств женщин, произошедших в Стокгольме и окрестностях. Его взяли дома, где мы также добыли веские, на наш взгляд, доказательства вины подозреваемого.

Себастиан видел, как Ванья вытянулась и принялась оглядывать собравшуюся прессу. Их взгляды встретились. Она не отвела взгляда. Совершенно очевидно, что этот миг она запомнит надолго. Его дочь. Она действительно похожа на него в годы его величия. Властный взгляд, становившийся только более горделивым, когда перед ним оказывалось больше народа. Он понимал, что она чувствует. Лучше, чем она способна себе представить. Выступать перед ними следовало бы ей. Не Торкелю. Она рождена для этого. Однажды ей такой шанс, несомненно, представится. Вопрос только в том, сможет ли он тогда присутствовать, чтобы ее послушать. Хоть он и знал, что они ошибаются или, по крайней мере, не хотят видеть всей картины, он не мог не испытывать за нее определенную гордость. Они так похожи, когда доходит до дела.

– Мы обнаружили орудие убийства, следы крови и целый ряд объектов, которые можно напрямую связать с этими преступлениями. У нас также имеется ДНК с мест преступлений, которую теперь предстоит сравнить с ДНК задержанного, – продолжал Торкель.

Один из наиболее рьяных журналистов встал. Похоже, просто не смог дольше ждать. Себастиан узнал в нем одного из самых опытных лисов газеты «Экспрессен». Насколько ему помнилось, его зовут Вебер с чем-то.

– Что вы скажете относительно слуха, что в убийствах замешан Эдвард Хинде? – выпалил он.

Торкель наклонился к микрофону и ответил с предельно возможной четкостью.

– Я не хочу предвосхищать расследование, но на сегодняшний день мы исходим из того, что преступник действовал самостоятельно. Однако мы можем подтвердить, что его вдохновили более ранние преступления Эдварда Хинде.

Похоже, это послужило сигналом к новым вопросам. Другие журналисты стали гнуть ту же линию.

Хинде. Хинде. Хинде.

Вероятно, такая рубрика казалась наилучшей. Имитатор. Вдохновленный великим Хинде. Всем хотелось, чтобы это было так.

Просто и ясно.

Легко объяснимо.

Хотя все далеко не так просто. Это знали и Себастиан, и Эдвард Хинде. Они знали, что вещи бывают связаны не только одним образом. Что за каждым событием всегда стоит больше, чем кажется на первый взгляд. Себастиан выслушал достаточно. Упрощения его не интересовали. Он пошел прочь. Ванья едва ли станет его искать. Он посчитал, что ему надо докапываться до правды самому. До истинной цели, которую преследовал Эдвард Хинде, выдавая убийцу именно сейчас.

Собравшиеся в зале удовольствуются Ральфом Свенссоном.

Это вписывается в их примитивную картину мира.

* * *

Утро оправдало все надежды Йенни. Будильник Тумаса прозвонил в 6:20. Тот сразу встал. Пока он осторожно закрывал дверь в спальню, она притворялась спящей. Затем Йенни потянулась в постели. Пять лет. В браке. А вместе они более восьми лет. Плохо они никогда не жили, но вопрос в том, было ли им когда-либо лучше, чем сейчас. Она знала, что это во многом благодаря беременности. Беременности и новой работе Тумаса. На старой ему не нравилось. Или, вернее, нравилось, пока у него не появилась новая начальница. Керстин Хансер. Она получила должность, на которую твердо рассчитывал Тумас. Работа для мужа значила много.

Ему хотелось быть лучшим.

Ему хотелось, чтобы другие замечали, что он лучший.

Иногда у Йенни возникало ощущение, что причина того, что так немногие это, похоже, замечают, кроется в том, что Тумас просто-напросто не лучший. Возможно, он даже не всегда оказывается просто хорошим работником. В амбициях нет ничего плохого, но он иногда все слишком запутывает без всякой необходимости. Пытается закамуфлировать свои промахи и недостатки, но, как ни парадоксально, чем больше он усердствует, чтобы их скрыть, тем более очевидными они становятся. Впрочем, он научился гораздо лучше расслабляться. Открываться. По крайней мере, дома. Как обстоят дела у него на новой работе, она не знала. Но то, что он получил эту работу, было просто даром свыше. Он чувствовал свою недостаточность. И на работе, и дома. Разочарование от того, что им не удавалось зачать ребенка, угнетало их. Сказывалось на их отношениях. Она, правда, никогда не сомневалась в том, что у них получится. Считала, что Тумас сомневается, а она нет.