Разговаривая, мы незаметно перебрались в дальний зал, где почти не было народа. Либерман остановился возле стола в углу, взял бокал красного вина, другой бокал протянул мне, пригубил и сморщился.

— Интересно, откуда Гарик это пойло берет? — проворчал он. — Этикетка на бутылке, между прочим, французская, а на вкус — такая кислятина! Не иначе, как из Армении цистернами привозит и где-нибудь в Подмосковье разливает. А простодушные россияне теряют веру в европейское качество.

Я машинально крутил бокал. Что-то в его словах и повадке не давало мне покоя. Про себя я отметил, что ни на один из моих вопросов он не дал прямого и внятного ответа, предпочитая отделываться шутками. Но дело было не только в недоговоренности и скрытых намеках, мелькавших то тут, то там. Я чувствовал, что он неспроста возился со мной, неспроста затеял весь этот разговор; он к чему-то меня подталкивал, но я никак не мог определить, куда именно. Он терпеливо следил за мной с лукавым любопытством, чуть сощурив глаза.

И вдруг что-то вспыхнуло и прояснилось в моей голове. Я ясно увидел главное, хотя всех деталей еще не различал.

— Признайся, это ты все подстроил? — спросил я, почти не сомневаясь.

Он склонил голову набок, сморщил нос и чокнулся со мной бокалом.

— Неплохо, — похвалил он. — Только не подстроил. Оркестровал. Как дирижер. Я предпочитаю музыкальную терминологию.

— Но зачем?! Зачем ты это сделал?!

— Хороший вопрос, — улыбнулся он. — Я часто себе его задаю. Зачем мне весь этот бизнес? Эти войны, нервы? Я бью, меня бьют, для чего? Я ведь очень непритязательный человек. Роскошных привычек не имею, маниями не страдаю. Я не коллекционирую картин, не увлекаюсь яхтами, не скупаю бриллианты. Я даже к одежде равнодушен. Куплю себе тридцать одинаковых рубашек, — он небрежно дернул воротник своей неизменной черной рубашки-поло, — мне их на несколько лет хватает. В общем, дело тут совсем не в деньгах: их у меня гораздо больше, чем мне нужно. Дело — в призвании. Кто-то рождается музыкантом, кто-то физиком. А я — бизнесменом. Бизнес для меня — такое же творчество, как для кого-то живопись. Я не зарабатываю деньги — я творю. Впрочем, есть принципиальное отличие бизнеса от науки и искусства. Знаешь, какое? В науке или искусстве ты должен совершать открытия, изобретать что-то новое, чего до тебя еще не было. Обязательно! Без этого ты никто. А в большом бизнесе не нужно ничего радикально нового. Это только мешает, отпугивает. Здесь надо создавать комбинации. Из подручного материала, порою самого дрянного. Но комбинации должны получаться особенные, неожиданные. Скажем, столетиями существовали магазины, и товар в них был отделен от покупателя прилавком. Но вдруг появляется один гениальный бизнесмен и убирает прилавок. И любой человек может подойти и потрогать понравившуюся вещь руками, выбрать себе сам, что хочет. Улавливаешь? Тот же товар, те же продавцы, те же покупатели, те же цены. Но происходит революция, и гений становится миллиардером. Поверь, деньги являются целью лишь для мелких барыг, которые никогда не поднимутся наверх. А в настоящем бизнесе они не цель, а оценка твоих усилий. Нажил миллион — получи в дневник пятерку. Ничего не заработал — садись, двойка. В следующий раз готовься лучше.

— Я не понимаю, какое это имеет отношение...

— А ты послушай, — мягко перебил он. — Послушай, из чего создаются произведения искусства. Что у нас было в исходных данных? В некоем богом забытом Выдропуж-ске амбициозный градоначальник Егорушка Лисецкий возомнил себя политиком мирового масштаба, от чего и у него самого, и у его окружения сразу непомерно выросли аппетиты. Денег им стало не хватать, а кормушка-то на всех одна, экая, право, неприятность. И вот за близость к Егорушкиному телу, а вернее, к охраняемой им государственной кормушке, сцепились два его фаворита. Знойный бабник Володя Храповицкий, спортсмен-любитель, и рыхлый нелюбитель, а точнее всеобщий нелюбимец, Ефимушка Гозданкер. Володя, конечно, Ефимушку одолел, надавал ему пинков и гнал его с позором от Выдропужска до самой Большой Глушицы. И вот зареванный Ефим, развесив губы, прибегает ко мне, падает в ноги и умоляет меня, человека с тонкой артистической натурой, бросить все свои дела и бегом устроить Володе мелкую гадость. А за это Ефим скажет мне большое человеческое спасибо. Если, конечно, не забудет. Ну и что, ответь, тут интересного? Где простор для творчества? Нету, — он удрученно развел руками.

— Но ты сумел что-то придумать, — подсказал я с ненавистью.

— Еще как сумел! — самодовольно подтвердил он. — Я вдруг понял, что если сюда кое-что добавить и кое с чем соединить, то получится совершенно потрясающая комбинация! Симфония. Черт возьми, мне даже жаль, что я не могу открыть тебе до конца свой замысел. Но, честное слово, как говорил товарищ Сталин, эта штука посильнее «Фауста» Гете. То, что происходит сейчас, — всего лишь увертюра, поверхность айсберга. Когда я завершу, вся ваша Выдропужская волость вздрогнет. И не она одна, а вместе с Большой Глушицей и соседним Муходранском! — он зажмурился и помотал головой, предвкушая. — Комбинации, между прочим, бывают разные. Над иными годами мучаешься. Сращиваешь, выпариваешь, пыхтишь. С тем улаживаешь, с другим. С разных сторон заходишь, а в итоге получаешь такой мизер, что не рад, что ввязался! А здесь другое. Чуть-чуть фантазии — и деньги будем грузить вагонами. Столько светит, что Березовский лопнет от зависти. Вот чем мне эта комбинация дорога. Вдохновением!

Я чувствовал, как меня захлестывает бешенство и бессилье.

— Вдохновение посадить человека в тюрьму?!

— Не ори. Как поется в опере, «тихо-тихо, пьяно-пьяно». Никто не собирается его сажать, кому он нужен? По-твоему, я для чего с тобой сейчас время теряю, все это тебе разжевываю? Для рисовки? Нет, мон шер, я не рисовщик. Я деловой человек. И делаю тебе деловое предложение. Точнее, не тебе, а тому, кто у вас там за Храповицкого остался. Ведь кто-то же остался? Крапивин, Шишкин, Дуркин, Мамкин — мне безразлично. Суть в том, что я готов купить весь Володин бизнес. Впрочем, нет, не весь, а только нефтянку. То, что прямо или косвенно связано с нефтью и горюче-смазочными материалами. Заметь, я мог бы это отнять. Я мог бы у него вообще все отнять, включая те потрясающие часы, в которых он ко мне приезжал. Но я не хочу. Я порядочный бизнесмен. Щедрый. И я желаю честно приобрести его хозяйство за... Черт, за сколько же я хочу его приобрести? — он уставился в потолок и почесал в затылке. — Ты случайно не помнишь, сколько он предлагал мне за мой завод? Десятку? Что-то в этом роде. Так вот, я готов приобрести его бизнес за пятнадцать миллионов долларов.

— Но он же стоит в двадцать раз дороже! — возмущенно воскликнул я.

— Может быть, — кивнул он. — Зато свобода бесценна.

— Какой же ты все-таки, — в ярости начал я, но он опять меня прервал.

— Гениальный? — со смехом договорил он. — Я знаю, знаю. Но все равно приятно, что ты ценишь. Позвони, когда будет что сказать.

Он хлопнул меня по плечу, поставил бокал на стол и отошел прежде, чем я успел его удержать. Некоторое время я стоял в полном оцепенении, кусая губы, потом бросился на поиски Косумова. Тот все еще возился со своей блондинкой.