– Тихой сапой идёт распродажа России частным лицам, – продолжил он, – причём в большинстве случаев иностранцам – через аффилированные структуры и подставы. Тихо, но неотвратимо в умы молодёжи внедряется идеология пофигизма, политического безволия, отрицания родовых традиций и памяти поколений. Терпеть это дальше нельзя, дальше – только деградация и распад.

– Товарищ майор, разрешите? – поднял руку Митя Свержин.

– Слушаю.

– У нас же была такая организация, мочила бандитов во власти.

– Была – «Стопкрим».

– Не знаете, почему о ней ничего не слышно?

– Она посчитала свои функции выполненными, – сухо ответил Барсов.

Он тоже задавал этот вопрос Зеленову и получил примерно такой же ответ, хотя считал, что задачу очистки российского социума от чиновничье-бюрократического произвола «Стопкрим» не решил.

– И когда мы начнём? – спросил Алексеев. – Надоело сидеть без дела.

– Тренировки по работе в городских условиях начнём с завтрашнего утра здесь же, потом отправимся на полигон в Твери.

– Разве мы нуждаемся в специальных городских тренировках?

– Это подготовка иного рода. Нам необходимо в полном объёме освоить так называемые «случайные треки». Город – не поле боя, любая акция может негативно отразиться на жизни населения, а наличие свидетелей операций вообще означает провал, тем более если они будут сопровождаться паникой и жертвами. Ни паника, ни жертвы – недопустимы! Ошибки – недопустимы! Трепаться в кругу приятелей о специфике работы подразделения – недопустимо! Все понятно?

– Так точно! – выдохнула группа.

– Все свободны. Сбор завтра в девять утра. – Барсов поднял с пола «мышку», спрятал прибор в карман.

Бойцы потянулись к выходу из аудитории.

Майор вернулся в предоставленный ему временный кабинет и начал готовить отчёт о проделанной работе для Зеленова. Ему самому не терпелось включиться в работу, а не сидеть в учебке и корпеть над бумагами да мучить компьютер. Он был оперативником, а не штабным офицером.

Аналитик Минобороны отказалась ехать на базу.

– Готова обсудить ваше предложение, – заявила она по телефону, – но на нейтральной территории.

– Называйте координаты, – согласился Барсов.

– Мы с вами встречались у отца в Чисмене, если вы помните, можем встретиться там. Вас устроит?

– Без проблем. Время?

– Сегодня вечером, после восьми.

– Буду.

Мобильный замолчал.

Посидев минуту с противоречивыми чувствами, так и не поняв, что ему не понравилось в словах дочери Болотова, Барсов позвонил Калёнову:

– Максим Олегович, вы решили свою проблему?

– Нет, – лаконично ответил отставной полковник ГРУ после паузы.

– Нам надо переговорить.

Ещё одна пауза.

– Когда?

– Сможете приехать сегодня к Ивану Дмитриевичу в Чисмену, часам к восьми?

– Постараюсь.

– Тогда до встречи.

Времени оставалось ещё достаточно, больше трёх часов, но Барсову нужно было ещё закончить работу с документами, заскочить домой, поговорить с соседями, выяснить судьбу пришлых «обустроителей» парковки, поэтому он с головой окунулся в работу, а выехал к Болотову только в половине седьмого вечера. Но успел вовремя, буквально за несколько минут до прибытия Калёнова.

Отставной полковник ГРУ, одетый по-летнему в белую рубашку с коротким рукавом и джинсы, снова поразил его юношеской грацией и исходившей от него волной дремлющей с и л ы.

Они поздоровались, хозяин провёл обоих на веранду, принёс чай, печенье, оставил одних.

– Что за проблему вы решаете? – поинтересовался Барсов.

Лицо Калёнова осталось невозмутимым, лишь в глазах этого исключительно уравновешенного человека мелькнули колючие искорки.

– Проблему «Розового слона».

Барсов подождал продолжения.

– Вы имеете в виду игру?

– К сожалению, такие игры заканчиваются реальной смертью подростков.

– Расскажите.

Калёнов помолчал.

Глядеть на него было приятно. Лицо полковника ГРУ создавалось славянским скульптором, который не пожалел материала, времени и вдохновения на его лепку. Но главное – оно вселяло в собеседника оптимизм, так как было изнутри наполнено непоказным спокойствием, уверенностью и силой. Потом Барсов поймал себя на мысли, что видит своё отражение в зеркале, и ему стало не по себе.

– Внук директора пансионата… – начал Калёнов и коротко сообщил майору историю с Иваном Симанчуком, увлёкшимся «Розовым слоном».

– Понятно, – сказал Барсов. – Я знаком с парой таких трагедий. И вы решили разобраться с организатором? Каким образом?

– Мой приятель в… одной из интересных контор… вычислил местонахождение того самого разработчика бота «группы смерти», которая и повлияла на решение мальчика уйти из жизни. Прикидываю, как сделать так, чтобы тот… исчез.

Барсов улыбнулся.

– Насколько мне известно, розыском таких «писателей» занимается Следственный комитет.

– Насколько мне известно, дела СК идут ни шатко ни валко, а куратор «Розового слона» спокойно продолжает своё грязное дело.

– За рубежом?

– Нет, этот гадёныш живёт в России.

– Где именно?

– Не поверите – в Реутове. По версии моего приятеля, он является сыном местного депутата заксобрания.

Барсов покачал головой:

– Не может быть, его давно взяли бы за жабры.

– Он зашифрован и задублирован так, что его практически невозможно вычислить. Плюс ко всему – чувствует себя неуязвимым, так как верит, что отец всегда его отмажет.

– Как же вам удалось выйти на него?

– Мой приятель – бывший хакер, а теперь руководит лабораторией в контрразведке. Я дал ему необходимые данные, и он нашёл подонка.

– Что вы собираетесь делать?

Калёнов поднял на Вениамина взгляд, и майор поразился происшедшей в его глазах перемене: они посветлели до тигриной прозрачности, и в их глубине протаяла даже не ненависть – о б е щ а н и е смерти.

Барсов внутренне поёжился.

– Вполне понимаю ваши чувства.