– Проснулся? – Она обернулась, окинула его непонятным в темноте взглядом, и ему на мгновение показалось, что глаза ее светятся. – Не жалеешь?

– Ну что ты? Только вот Лилька…

Он осекся, боясь обидеть ее. Она хмыкнула.

– Соврем чего-нибудь. Обвал, цунами, нелетная погода… Да ты не дергайся, все равно до утра идти нам некуда. Проголодался?

– Нет, но… – Он облизал пересохшие губы. – Вина бы выпил.

– Не проблема. Я из харчевни бутылочку прихватила.

Выпили по стакану, и руки сами собой потянулись сдернуть с нее простынку…

Он опять лежал на животе, мокрый, блаженно томный, а Таня, оседлав его, крепкими пальцами массировала ему спину. Рафалович похрюкивал от удовольствия.

– Хорошо?

– Да-а.

– Ну извини, – неожиданно произнесла она. Пальцы резко надавили на точки у основания шеи, и он провалился в черную яму…

Очнулся он в незнакомой комнате – большой, чистой, с полукруглым окном во всю стену – на широкой белой кровати. Немилосердно болела голова, ныла спина, в глазах, как у Бориса Годунова, плыли кровавые мальчики. Он приподнялся на локте и застонал.

Дверь отворилась, и вошла Таня в строгом и прямом белом платье, отдаленно напоминающем докторский халат.

– Очухался? – не слишком нежно спросила она. – Вот и славно.

– Где я? – пробормотал он.

– У хороших людей.

– А точнее?

– Вилла Розальба, окрестности небезызвестного городка Сан-Ремо.

– Погоди, погоди… – Он сморщился, от попыток сосредоточиться вспыхивала с новой силой головная боль. – Сан-Ремо. Как же Сан-Ремо? Это что же, Италия?

– Выходит, так.

Он резко сел, обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону, приговаривая:

– Италия… Без визы, без паспорта, без денег… Лилька… Ты! Ведьма! Это же похищение! Я пойду в полицию…

– Прекрати, истерику! – жестко приказала Таня. – Никто тебя здесь силой не держит. Хочешь в полицию – пожалуйста. Только тебя там и слушать не станут, а без разговоров запакуют в кутузку. Кто ты для них – безымянный бродяга, нелегально пересекший границу и вторгшийся в чужие владения, беспаспортный и, извини, беспорточный – на яхте ты так заблевал свои брюки, что пришлось их выбросить за борт.

– На яхте? На какой еще яхте?

– Моторной. Типа «картуш». Фирмы «Эшби и Гомер». Порт приписки – Рапалло. Владелец – синьор Джанкарло Леоне. Что еще тебя интересует?

– Кто тебя нанял, сука? Бернштейн, чеченцы или… или местная мафия?

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Рафалович устало опустил голову.

– Сколько? – чуть слышно прошептал он.

– Что «сколько»?

– Ну, выкуп. Сколько вы хотите?

Она презрительно хмыкнула.

– Ты ж так хотел меня, Фаллос. Хотел и своего добился. А за удовольствие надо платить. Только денег твоих мне не нужно.

– А что, что тебе нужно?

– Ты влип, Фаллос, влип крепко, и вытащить тебя из этой истории могу только я. А это значит, что ты должен делать то, что я скажу, причем беспрекословно. Тогда завтра же будешь в «Отель де Пари» обнимать жену свою за широку талию, и в кармане у тебя будет лежать несколько лишних монет. А если выкинешь какой-нибудь номер – вон в том пышном саду и закопаем. – По ее глазам он понял, что она не шутит. – Понял?

– Понял…

Он опустил глаза.

– Ну и умница. Тед!

Вошел жилистый мужчина среднего роста и неопределенного возраста с неприметным, словно чуть затертым ластиком лицом. Таня что-то отрывисто сказала ему по-английски – Рафалович разобрал только «half an hour» – и вышла из комнаты.

Мужчина вплотную подошел к Рафаловичу, ткнул ему в лицо стакан с мутной жидкостью и пролаял:

– Drink!

Полчаса спустя выбритый, присыпанный тальком и одетый в дорогой светло-серый костюм Рафалович сидел на неудобном высоком стуле в строгой и темной гостиной, обшитой темным деревом. Расположившаяся напротив него Таня что-то щебетала невысокому костлявому старику с хищным носом и густыми сросшимися бровями. Старик глядел на Рафаловича и зловеще хмурился, а потом разулыбался, и улыбка эта была намного противней и страшней прежней хмурой гримасы. Подошел к Рафаловичу, похлопал тощей лапкой по плечу, вышел.

– Что он сказал? – дрожащим голосом спросил Рафалович.

– Ждет тебя в саду, возле фонтана, на правой скамейке. Только очки придется надеть, а то глаза у тебя не те.

– Очки так очки.

Рафалович покорно нацепил на нос очки с круглыми стеклами и встал, подслеповато щурясь.

– Пройдись-ка, – распорядилась Таня.

Он сделал несколько неуверенных шагов, налетел на отодвинутый стул и остановился, потирая ушибленную коленку.

– Сними пока, – разрешила Таня. – Наденешь возле скамейки. Все запомнил? Повтори.

– Подхожу, осматриваюсь, сажусь, пожимаю руку, беру сверток, ухожу. Только зачем весь этот маскарад?

– Не твое дело. Поехали. И не забудь, никакой самодеятельности, иначе пеняй на себя.

После этого непонятного рандеву в роскошном приморском парке Рафаловича привезли назад, заставили принять душ, прыснули в рот какой-то мятной дряни, выдали другие очки, с простыми стеклами, переодели в вечерний костюм и опять повезли куда-то, на сей раз в закрытом черном «Порше». К автомобилю вел его Тед, тоже нацепивший черный смокинг и очки, только темные, жестом показал, чтобы садился назад, к незнакомой черноволосой женщине в темно-синем деловом костюме, сам забрался рядом и захлопнул дверь. Водитель завел мотор.

– Лисен, – обратился Рафалович к Теду. – Веар ви гоинг?

– Куда надо, туда и «гоинг», – неожиданно сказала брюнетка, в которой Рафалович с удивлением и досадой узнал Таню. – Сейчас будет самое главное. Театр одного зрителя. Запомни, ты – очень важная персона. Неси себя гордо, с пафосом. Как войдем в залу, легонько кивнешь головой, – не вздумай никому руку протягивать, тем паче кланяться! – сразу иди во главу стола, садись в кресло. Сиди и молчи, надув щеки. Я подскажу, когда головой кивать, когда улыбнуться, когда говорить…

– Что говорить-то? – тоскливо спросил Рафалович.

– Что я велю. Кстати, я – твой переводчик, звать меня мисс Софи. Имей в виду, я буду рядом и глаз с тебя не спущу. А с другого боку будет Тед.

Услышав свое имя, Тед улыбнулся и красноречиво похлопал себя по боку, где, как знал Рафалович, под пиджаком таилась кобура с автоматическим пистолетом.